Игорь Николаев - Вся трилогия "Железный ветер" одним томом

— Извините, привык с детства, — сказал Марк, перехватив его взгляд, — могу работать только при ярком свете. Иначе никак.

— Да ладно, понимаю, — отозвался Виктор. — Над чем работаете?

Вопрос был риторическим, но корректор воспринял его с энтузиазмом, как, похоже, и вообще все, что делал.

— Очень интересный проект, очень любопытный! Иван Терентьев, знаете ли, наверняка доводилось слышать?

Таланов наморщил лоб, вспоминая. Имя было знакомым, но как-то ускользало, не даваясь памяти зацепиться. Помнится, чем-то подобным зачитывались ребята на «Нептуне», транспортном «ныряльщике», что вывозил их от мыса Барра.

— Ну как же, «Гибель империи», «Гражданская война» и «Двадцатые годы». Их еще называют «Страшная трилогия». Неужели вы не читали, это же самые популярные и известные книги последних лет!

— Последнее время я не очень много читал, — дипломатично заметил Таланов. — Времени все не было. Вы рекомендуете?

— Безусловно, безусловно. Это очень интересные произведения, они написаны в новомодном жанре, он называется «альтернативная история», слышали?

— Да, что-то такое слышал, — безразлично отозвался Виктор, теряя интерес к разговору. История, тем более альтернативная, не числилась в списке его увлечений. Но было поздно, редактор сел на любимого конька, пришпорил вовсю и слезать уже не собирался. Марк даже перестал повторяться.

— Автор описывает иную реальность, интересную, очень тщательно проработанную, но притом совершенно абсурдную, невероятную, я бы даже сказал болезненную. В его придуманном мире освоение Мирового океана ограничилось простой добычей рыбы…

Таланов удивленно скривился.

— …а Мировая война случилась в начале нашего века, в десятых годах. Германия ее проиграла, но жестче всего Терентьев обошелся с Россией!

— Она тоже проиграла? — скептически спросил Виктор.

— Если бы! Наше богоспасаемое отечество пало в результате революции, даже двух! В стране разгорелась гражданская война, в результате к власти пришли совершенно безумные, но очень решительные люди. История трилогии заканчивается в середине двадцатых. Книги пользовались огромной популярностью, содержание было абсурдным, но автор так тщательно продумал свою реальность, что в нее поневоле верилось. Совершенно другая история, люди, техника, наконец! Одни только аппараты тяжелее воздуха чего стоят. Никаких гироскопических агрегатов и роторов, подъемная сила возникала за счет крыльев особой формы.

— Ну, это возможно, — Виктор слегка покровительственно улыбнулся улыбкой человека, перелетавшего на всем, от тысячетонного «Мамонта» до карликового одномоторного «Мотылька», — такие опыты давно ведутся, просто это слишком дорого, да и не нужно, никакой аппарат тяжелее воздуха не сравнится по автономности и дальности полета с дирижаблем, а для специальных задач есть гиро-машины. Так что здесь автор хватил лишнего.

Гулко, но по-своему мелодично прогудел встречный поезд, по окнам хлестнула желтая полоса его фар, в их свете Таланов увидел, что равнина уступила место густому лесу — начиналась пригородная зона насаждений. Еще немного, и он дома.

— Да, но как красочно и убедительно он описал это «лишнее»! В таком страшном мире не хочется жить, однако про него очень интересно читать, настолько все продумано. Например, Терентьев описал повсеместное и очень раннее развитие рельсового транспорта, который позволил перевозить гораздо больше грузов, а это, в свою очередь, сделало Мировую очень интенсивной и страшно кровопролитной.

— И, конечно же, она велась в основном на суше, — подхватил Виктор.

Но Марк не почувствовал нескрываемого сарказма и подхватил мысль:

— Да-да, на суше! Конечно, морские баталии также прописаны. Но их мало и флотоводцы очень нерешительные. Никакого размаха, почти все сражения ограничены Северным морем.

— Мне не нравится, — решительно высказался Виктор, — этот мир таков, каков он есть, и незачем придумывать другой, тем более такой… страшный и ненормальный.

— Большинство читателей с вами не согласились, — жизнерадостно ответил корректор. — Тиражи были миллионные, и автор написал продолжение. Вот над первой книгой нового цикла я и работаю.

— «О, сколько нам открытий чудных…» — процитировал Таланов.

— Вот именно, вот именно. Теперь на первый план выходит Иосиф Джугашвили, только здесь он носит псевдоним Сталин.

— Откуда же он взялся, — удивился Виктор, — ведь если «там» прогремела революция, развернуться «дети Бориса-Реформатора» никак не могли?

— Возвысился сам. Так сказать, силой природного таланта, — в тон ему отозвался собеседник, — а теперь самое главное…

Он сделал драматическую паузу, Виктор выжидающе приподнял бровь, теперь уже не надо было изображать интерес, удивительная история захватила его.

— Во-первых, — начал корректор, польщенный вниманием, — Джугашвили-Сталин носит френч и сапоги…

Таланов фыркнул.

— Во-вторых, он усат…

Таланов ухмылялся уже открыто.

— И, в-третьих… — Марк понизил тон, и Виктор приготовился к кульминации. Убедившись, что внимание собеседника принадлежит ему целиком, корректор выдал финальное: — Он курит трубку!

Взрыв смеха сотряс купе, вплетаясь в тихую трель звонку. Автопоезд замедлял ход, слегка раскачиваясь на рессорах и поскрипывая тормозами, приближаясь к станции.

— Да, на этот раз фантазия явно изменила писателю… как его… Терентьеву, — сказал Виктор, собирая свой небогатый багаж — всего две сумки, старые и сильно потертые. — Спасибо, вы не дали мне заскучать. Хорошая поездка получилась!

— Всегда к вашим услугам!

— До свидания, может быть, еще увидимся.

С минуту, пока поезд не исчез за поворотом, Виктор просто стоял на перроне, в свете единственного фонаря, вдыхая свежий чистый воздух, из которого стремительно исчезал газойлевый «аромат».

И все-таки хорошо, что «Экологический Кодекс» запретил двигатели внутреннего сгорания в городах и прилегающих зонах, подумал он. Паромобили — это, конечно, неудобно в сравнении с авто, но с другой стороны — необходимость нажать на кнопку и ждать минут пять-семь, пока не заработает змеевик, — небольшая плата за чистый воздух и здоровье.

А теперь домой.

Он пошел вдоль перрона к спуску, ведущему к лесной тропинке, автоматические фонари включались и послушно выключались, освещая его путь до лестницы.

Виктор вновь вспомнил разговор с редактором в кабинете отца, который держал портрет покойного Железного Канцлера на рабочем столе, на самом видном месте в качестве назидательного примера — как должно работать. Самая известная фотография, черно-белая, сделанная в начале пятидесятых. На ней Джугашвили чуть исподлобья, склонив голову, смотрел в объектив из-за рабочего стола — с неизменным хитрым прищуром, в неизменном костюме-тройке, со щегольской бородкой («под козла», как ерничали многочисленные недоброжелатели). И, конечно же, без глупой трубки, но с мундштуком из слоновой кости с серебряными накладками — подарком президента Конфедерации.