Между незнакомцем с корабля и командиром завязалась беседа, при которой они постоянно оглядывались на стрельцов и что-то доказывали друг другу. Ясно было, что разговор идет как раз о пленниках, но понять, о чем говорят, было невозможно – никто не понимал по-шведски.
Правда, кое-какие догадки приходили в голову. Степан наблюдал за мимикой и жестами разговаривающих, и вдруг что-то очень знакомое всплыло в памяти. Ну конечно же именно так торгуются купцы с рыбаками. Рыбаки ходили далеко в море, и вернулись оттуда с богатым уловом. А на берегу уже поджидают купцы со своими ценами. И каждая цена ровно втрое меньше той, на которую рыбаки рассчитывали. Вот тут и начинается спор, да не простой, как муж спорит с женой или товарищ с товарищем, а кровавый, до драки и порой до смертных обид. Потому что спор идет о деньгах за товар, а это – не шутки.
– Продадут нас, – мрачно заметил Агафон, тоже не отрывавший пристального взгляда от беседующих. – Как пить дать – продадут. У нас в Рязани на рынке торговцы вот точно так же орут и себя по карманам хлопают.
– Самый торг идет, – покачал головой еще один стрелец – Демид из Великого Новгорода.
– Сейчас сговорятся о цене, и прощай для нас родные края на веки вечные. Будем до самой смерти на чужбине спину гнуть да маяться.
– А тебе не все равно, где спину гнуть? – ощерился Ипат и засмеялся недобро. – Дома на боярина да на царя спину гнул. А теперь будешь на шведского царя да шведского боярина гнуть. Какая разница? Везде одно и то же.
– Это тебе, может быть, все равно, – протянул Демид, – а у меня дома жена с двумя дочками осталась, и родители еще живы, только старые. Я заработать хотел, потому и в стрельцы на войну записался, а теперь что же будет?
– Тебе же лучше, – засмеялось сразу несколько пленников, слышавших разговор. – По дурости ты на войну пошел: тут не заработаешь. Сам уж, наверное, убедился. На войне только командиры зарабатывают, а наш брат, кроме ран и увечий, других заработков не имеет. А теперь тебе ни о чем думать не надо, и заботиться о жене и дочках не надо – знай себе, иди в плен да помирай на чужбине. Милое дело!
Торг закончился. Все видели, как тяжелый кожаный кошель с монетами перешел из-за пазухи моряка в дорожную сумку кавалериста, и тотчас же пленникам велели встать и идти к лодке. Стрельцы были понуры и напуганы неизвестностью. Когда сильно нагруженная лодка закачалась на мелкой и злой вечерней волне, все принялись торопливо креститься. Лаврентий тревожно ощупывал рукой под кафтаном мешочек с волшебным камнем. И только Степан вдруг отчего-то ощутил прилив спокойствия и уверенности и, сам удивившись этому, спросил себя о причинах такой странной реакции.
Но нет, он не радовался тому, что попал в плен. Не радовался тому, что был только что продан неизвестно кому. Не в этом дело: его глаза видели море, и под ним качалась лодка, а все вместе это давало ему – моряку – силу и надежду.
Степан впервые увидел вблизи такое большое судно. До этого во время боевых действий под Нарвой ему приходилось с берега глядеть на заморские корабли, а теперь этакая громада оказалась прямо перед глазами.
Перегруженная пленниками лодка с четырьмя матросами, сидевшими на веслах, преодолевая приливную волну, подошла к борту корабля. Степан смотрел во все глаза, стараясь понять и запомнить увиденное.
Он успел отметить, что борта корабля хорошо просмолены и что обшивка корпуса в приличном состоянии. Еще увидел необычную конструкцию парусов. Мачт здесь было две, и это не удивляло – на многих поморских кочах тоже имелось две мачты. Но паруса у поморов прямые, без всяких затей, а на этом корабле они располагались иначе и совсем по-иному крепились.
Сейчас паруса были собраны и подвязаны на реях, но непривычная их форма была очевидна бывалому моряку. Ближе к носу корабля на черном смоляном борту белыми буквами было выведено название: «STEN».
Последнее, что заметил Степан, были жерла медных пушек, торчащие над бортом корабля. Четыре штуки – совсем немало, хватит для настоящего боя. А ведь на противоположном борту, наверное, тоже четыре пушки. Да это же целая плавучая крепость!
С борта спустили веревочную лестницу, и пленники друг за другом полезли наверх.
Внутри корабль выглядел куда хуже, чем снаружи. Едва оглядевшись, Степан увидел грязную, истоптанную палубу с валяющимися кусками ветоши, обрезками веревки и другим мусором.
– Э, – мелькнула презрительная мысль, – на наших кочах такого не бывает. Палубу скребут каждый день до блеска. А тут такой красавец корабль, а моряки на нем как свиньи…
Эта мысль как-то укрепила Степана. Те, кому их продали, не были сверхчеловеками. Они оказались неряхами, которые не умеют следить за собственным судном. А разве можно уважать таких людей?
Пленников усадили на палубу, а команда корабля столпилась вокруг. Стрельцы и их новые хозяева получили возможность разглядеть друг друга…
Моряки были одеты по-разному и очень пестро. Головы у многих были повязаны платками, другие были в шляпах с загнутыми полями, а третьи обходились вовсе без головных уборов. Одежда в основном была кожаная, как у самого капитана.
Только сейчас стало понятно, что коренастый человек с мутными глазами и серьгами в ушах – капитан этого корабля. Члены команды громко обращались к нему, называя капитаном Хагеном.
От столпившихся моряков шел тяжелый запах. Этот запах немытых тел, чумазые лица говорили о том, что чистота здесь совсем не в почете.
– Они что – не ходят в баню? – послышался негромкий голос стрельца Демида. – Вонища-то от них какая.
– На море живут, а не моются, – поддержал Агафон. – Мне раньше сказывали – у них и бань-то нету. Я тогда не поверил, а теперь сам вижу.
– Чистые татары, – заявил Ипат. – Те тоже мыться не любят. Говорят, что кто смывает с себя грязь, тот смывает с себя счастье. Выходит, мы к татарам попали.
Появился человек в фартуке и с инструментами. Каждый шаг его сопровождал звон металла, доносившийся из мешка, который он тащил за собой по палубе.
Когда мастеровой вытащил из мешка железный ошейник и принялся прилаживать его на шею первому пленнику, Степан чуть не застонал от ярости и отчаяния. Он видел рядом округлившиеся глаза Лаврентия и знал, о чем сейчас думает его друг. Лаврентий ведь предупреждал, что если они будут держаться вместе, то их постигнет общая судьба. И эта судьба оказалась, как друзья и опасались, судьбой не Степана, а Лаврентия.
– Ошейник и цепи! – простонал Степан. – Именно то, что привиделось тебе.
– Да, – отозвался Лаврентий, – это мое видение сбылось. Потому что никакого острова и красавицы на нем я не вижу. С твоим видением придется подождать.
