В манеже спорткомплекса МГТУ, на четвертом этаже, этому не учили. Иванов преподавал, всё же, "айкидо и джиу-джитсу", а не историческое фехтование. Так что приемы у меня дилетантские, а "темп" и подавно. Но я пока живой, несмотря на примитивную технику и рваный, нестабильный темп. Хотя, судя по количеству врагов под стеной, это временно. Держать ритм дыхания. Удар, разворот, подшаг, укол, разворот, укол, удар, повторить-повторить-повторить... держать дыхание.
Неволе нас не сломить,
Нам век вековать в рабах,
Но когда вас задушит стыд,
Мы спляшем на ваших гробах...
- Идите нахер, мистер Киплинг! Этих стыд не задушит. И полсотни баб с ребятней, что сейчас перевязывают еле живых в превращенном в лазарет доме, мы будем закрывать - щитами, саблями, собой - уже не потому, что какая-то деревня дана боярину не только в кормление, но и под защиту. Не потому, что на той стороне полонянники - те, кто выживет - будут работать на врагов. Не важно, подойдет ли подмога. Просто - надо.
Мир потихоньку сужается, наливаясь непривычной краснотой. И одновременно куда-то пропадают цвета - странно, но факт. Такое черно-белое зрение в красных тонах, потом в красном же тумане.
Кто занимался рукопашкой в начале девяностых, наверное, помнит такое упражнение, как спарринг с завязанными у одного из партнеров глазами. В зале с полутора десятками одновременных поединков трудно что-то услышать - и через десяток пропущенных ударов, направление следующего начинаешь чувствовать. Странное ощущение - ты не видишь, просто ощущаешь, откуда и как сейчас прилетит, и куда надо ответить, чтобы достать. Никогда не добивался особых успехов в таких боях - середнячок в группе, не более. Сейчас всё по-другому.
Не знаю, откуда у меня клинок в второй руке. Не помню, когда стряхнул с неё щит, и почему. То ли изрубили, то ли еще что. Неважно. Вокруг нет людей - есть опасные направления ударов, есть убойные зоны, которые надо запятнать - точно знаю, с какой силой, но не знаю откуда это знаю. Всё это постепенно замедляется, и мои движения - тоже. Глаза не видят практически ничего, видит то ли разум, толи душа. Плевать.
Селим не знал, что мать звала его Димитром. Лет до восьми он откликался на это имя. Но после того, как подростка, уже изведавшего невольничьего рынка, из "подай-принеси-отвали" в фруктовом саду, "возвысили" - потащили в янычарскую "учебку", никто и никогда так его не звал. Учебка сменилась подавлением бунта, потом походом, потом походы слились в одну бесконечную череду. Сипахи[2] носились обычно на флангах, победу добывали янычары. Залп, ружьё в левую руку, шамшир в правую.
- Алла! Алла! Алла!
Атакующего янычара можно убить. Остановить - нельзя. Можно было занять потерянные земли, завалив трупами немногочисленные гарнизоны, когда уходили основные войска. Можно подкупить пашу, перерезать снабжение войскам. Но от Персии до Туниса, даже гром небесный не вызывал такого ужаса, как рев атакующих янычар. Может быть, испанская пехота могла потягаться с ними в выучке, стойкости и мастерстве, но вряд ли какая еще. Осенними яблоками падали к ногам султанов Балканы, Греция, Валахия. Едва держалась Вена. Поэтому, когда к очередному мурзе приставили мелкотравчатого стамбульского чиновника и сотню янычар, чтобы султан получил в с ю свою долю добычи, крымчакам оставалось только улыбаться. Ну еще подкладывать дорогим гостям куски получше, упаси Аллах, недовольны останутся. Султан далеко, а дорогие гости - вот они. И разговор у них короткий.
Не удивился и десятник Селим, услышав:
- Татары похожи на воду. Она легко зальёт овраг, широко разольётся по ровному месту, но скала долго будет глядеть на нее свысока. Ты пойдешь с Каримом и его воинами. Ты проследишь, чтобы они не отступились от поместья, а взяли его. Чем лучше защищено поместье, тем лучше добыча. Султану не нужны глиняные горшки.
И вот уже третий день они осаждали небольшую крепостцу. У венгров Селим видел замки куда внушительнее. Но там были турецкие янычары и турецкие пушки, а не легкая татарская конница в набеге. Жаль, не удалось выбить ворота в первый день - обороняющиеся завалили их изнутри. И третий день Селим тратил, чтобы взять крохотное поместье. Заставить бы татар навалиться хотя бы на три стены - но слишком круты склоны холма, на котором стоит крепость. Ничего, защитников на стенах немного, нужно просто довести дело до конца.
- Бирджан, у тебя молодые глаза, что там за беспорядок? - Кажется, они начали делить добычу, не взяв крепость... нет, несколько человек упали... - Наведем порядок. Десяток, ЗА МНОЙ!
Ильчир был хорошим лучником. Очень хорошим, только бедным, как и весь род. Поэтому он не лез на стену среди такого же молодняка, а приглядывал за событиями верхом. Он не видел, как со стены соскочил воин с двумя саблями - смотрел в другую сторону. Когда вокруг быстро вертящейся фигуры начали падать сородичи, Ильчир успел выстрелить трижды. Потом в свалку вклинился янычарский десяток, и Ильчир перестал стрелять, чтобы не задеть своих. Он так старался разглядеть, что творится в свалке у стены, что не сразу услышал отчаянный крик сзади, промедлив больше секунды. За эту секунду выпущенная боевым холопом Феофаном стрела пролетела шестьдесят метров. Так что развернуть коня Ильчир не успел, упал со стрелой в спине. Подмога к русским всё-таки пришла.
Сто пятьдесят человек - немного по мерке Мировых войн, что первой, что второй. Для Османской империи, Ирана, или Китая - тоже не густо. Но в схватке за небольшую крепостцу у южной границы русских земель, полторы сотни поместного войска, ударившие в спину осаждавшим решили исход дела. В полном соответствии с традициями Голливуда, "кавалерия из-за холмов" вылетела как козырь из рукава, с неширокой лесной дороги и нанесла татарам удар в спину. Сначала врага накрыло облаком стрел - не соревнования в меткости шли, а стрельба по площадям - "в ту сторону", в толпу. Стрелки торопились посечь побольше врагов стрелами - пока никто не стреляет в ответ, пока часть конницы и все спешившиеся для штурма вообще глядят в другую сторону. А потом началось буквально избиение - копья и сабли собрали в тот день немалый урожай. Уйти не удалось никому.
Сначала вокруг стало просторно - никто не стремился достать по дурной голове, не бил в спину, не подставлялся в ударе. А потом я упал. Поскользнулся на чем-то липком, и буквально воткнулся в землю. Что-то не слишком мягкое попало прямо под голову, из правой руки выскользнула сабля, а потом наступила темнота.
