Вскоре выяснилось, что инициатива Троцкого имела двойное дно. Не преуспев в Болгарии, тот с лихвой отыгрался в Венгрии. Дело в том, что арсеналы бывшей австро-венгерской армии подлежали вывозу в Россию лишь частично. Большая часть вооружений поступала в распоряжение образованных на обломках бывшей империи государств. А в Венгрии на тот момент у власти была коалиция социалистов и коммунистов. Лидер коммунистов Бела Кун успешно прибрал оставленное без присмотра российских солдат вооружение к рукам и тут же принялся закручивать в стране гайки. Так, диктатуру пролетариата он вознамерился установить не от российского варианта, а от основополагающего. Не всем в Венгрии это пришлось по вкусу, и вслед за введением диктатуры пролетариата последовал «красный террор». Кончилось всё, правда, довольно быстро, ещё до 23 февраля 1920 года. Отряды Миклоша Хорти вытеснили сторонников Бела Куна из Венгрии, а потом, совместно с Чехословацкой армией, и из Словакии. Остатки разбитой коммунистической армии отошли на территорию Украины, где и были интернированы, больше, правда, на словах, чем на деле.
Но всё это было потом. А в самом начале венгерских событий в Лиге наций поднялся большой шум, который пагубно отразился на дипломатическом имидже России. Коммуниста Троцкого на посту наркома иностранных дел по срочному сменил эсер Чернов, которому было вменено вернуть российской дипломатии доброжелательное выражение лица.
А что же Троцкий? Он потребовал для себя пост наркома обороны. При отсутствии наличия войны – о, господи! что я несу? – подобный политический кульбит сочли вполне возможным. Во-первых, уступка политическим амбициям Троцкого предполагалась на относительно короткое время: до окончания работы V съезда Советов. Считалось, что за столь короткий промежуток времени он (Троцкий) не успеет расставить на командные посты в армии и на флоте своих людей, а значит, большого вреда обороноспособности страны не нанесёт. Кто же тогда мог предположить, что Троцкий споётся с Тухачевским? Во-вторых, Жехорского пост наркома обороны тяготил с момента назначения. Предложение сразу после отставки с этого некомфортного для него поста возглавить ГПУ казалось Михаилу Макаровичу куда более заманчивым. Ведь он уже знал, с чего будет начинать: ликвидирует институт военных комиссаров, которые давно исполнили предназначенную им роль и теперь гирями висели на ногах командиров.
Так оно и случилось. Встав во главе ГПУ, Жехорский тут же принялся ратовать за замену военных комиссаров на офицеров по воспитательной работе. Ленин и Спиридонова (даром, что жена!) поначалу сомневались. Уж больно шумно возмущались «недальновидностью товарища Жехорского» Троцкий и компания, а среди них сильнее всех драли глотки его (Жехорского) собственные замы Крыленко и Дыбенко. И вот тут неоценимую помощь оказал Жехорскому Тухачевский, который не только поддержал его в вопросе о военных комиссарах, но и нашёл пару-тройку весомых аргументов в поддержку идеи. «Нет, – думал Жехорский, – не может тёзка быть врагом. Что-то, может, там и есть, но в целом ребята явно перегибают палку». Его самого гораздо больше беспокоило состояние дел в НГБ, и это несмотря на то, что в наркоме государственной безопасности Дзержинском он был полностью уверен. Зато в начальнике Второго главного управления (внутренняя безопасность и контрразведка) Лацисе Жехорский был совсем не уверен, более того, видел в нём ставленника Троцкого, а значит, потенциального врага. Не радовало Михаила Макаровича и то, что соратники Лациса прочно обосновались в Петроградском и Московском управлениях НГБ. И это при том, что на Лубянской площади верховодил его товарищ по партии эсеров Блюмкин.
Неприязнь Жехорского к Якову Блюмкину разделяли многие эсеровские боссы, в том числе Спиридонова и Александрович. За то, что на последнем съезде партии тот выступил с резкой критикой руководства: не потому, мол, пути, ведёте партию, товарищи! Это было тем более досадно, что подавляющее большинство делегатов съезда определённый руководством партии курс как раз поддержали. Как поддержали предложение о переименовании партии из ПСР (партии социалистов-революционеров) в ПСР (партию социальных реформ) – то есть, как были эсеры, так ими и остались.
Жехорский опять вернулся мыслями к Лацису. Этот латыш вознамерился – с подачи Троцкого, разумеется – углублять диктатуру пролетариата не мытьём, так катанием. Контрразведка стала откровенно третировать всех, кого подозревала в недостаточной любви к рабочему классу. И если в отношении действующих армейских и флотских офицеров, сотрудников НКВД, научно-технической интеллигенции это не очень-то и катило – инспирированные сотрудниками Лациса проверки, как правило, заканчивались ничем, – то деятелям культуры контрразведчики нервов поистрепали изрядно. Почему так? Всё предельно просто. Дела военных сразу ложились на стол начальника Третьего главного управления НГБ (военная контрразведка) генерал-майора Ерандакова, человека Жехорского и компании. Нарком внутренних дел Александрович своих тоже в обиду не давал. Инженеров и учёных (а заодно и преподавателей ВУЗов) тут же брал под крылышко председатель ВОК Ежов. А вот товарищ Луначарский перед людьми Лациса откровенно робел. Потому к концу 1919 года стал заметен отток деятелей культуры за рубеж. В январе 1920 года покинули Россию Мережковский и Гиппиус.
Правда, до того удалось увидеть Жехорскому «белую дьяволицу» ещё раз, может и последний…
Они пришли к нему прямо на работу. Когда Жехорскому доложили, что в приёмной дожидаются Гиппиус и Ахматова, он распорядился незамедлительно пригласить дам в кабинет и накрыть к чаю. Напрасно. Дамы приглашение присесть не приняли. Ахматова явно робела, пряталась за спиной у Гиппиус. Зинаида Николаевна была всё так же холодна, говорила чуть надменно, высоко держа голову.
– …Последнее время, Михаил Макарович, в «пролетарской» прессе на наши с Анной Андреевной головы вылито немало ушатов помоев. Но мы пришли просить не за себя. Несколько дней назад был арестован супруг Анны Андреевны, Николай Гумилёв…
Жехорский слышал об этом впервые, чем был раздосадован, потому брякнул, не подумавши:
– Насколько мне известно, муж бывший?
Гиппиус окатила его ледяным взглядом.
– Это имеет значение?
– Нет, нет, – поспешил исправить оплошность Жехорский, – никакого значения сей факт не имеет. Расскажите поподробнее, как это произошло?
Выслушав сбивчивый рассказ Ахматовой, которая, судя по всему, сама мало что знала, Жехорский пообещал:
– Сделаю всё, что смогу!
Гиппиус кивнула:
– Надеюсь, Михаил Макарович, на этот раз вы поступите, как благородный человек! – Повернулась, и, не попрощавшись, направилась к выходу из кабинета.
