«Алло-о-о! Я вас слышу!» – кокетливо произносит попугай, вторя Кастафиоре, выдающей себя за капитана Хэддока.
Перечислим также сцены подслушивания в разных томах: в «Тинтине и пикаросах» Нестор подслушивает под дверью спор Тинтина с капитаном; в «Голубом лотосе» Тинтин, находящийся внутри вазы, подслушивает, как Мицухирато инструктирует своих громил; в «Акулах Красного моря» шпион Баб-эль-Эра подслушивает, как Тинтин и эмир разрабатывают план. И это еще не все. В «Скипетре короля Оттокара» есть даже сцена двойного подслушивания: Тинтин из коридора подслушивает, как заговорщики подслушивают профессора Алембика.
Иногда звуки произносятся и воспринимаются человеческими устами и ушами напрямую, но в большинстве случаев Эрже прибегает к помощи техники. «Приключения Тинтина» писались в эпоху, когда технологии связи, стремительно прогрессируя, необратимо изменили мир. Потому-то Эрже вновь и вновь вводит сцены радиосвязи. Журналистика забыта: основное занятие Тинтина – прием и передача радиограмм. Обязанности радиста он выполняет на судне в «Краю черного золота» и в ракете в «Мы ступили на Луну». Среди самых ярких образов Эрже – не персонажи, не бурные события, а радиомачты: проволока транслирует сигналы, антенны их улавливают. В «Сигарах фараона» и «Акулах Красного моря» Тинтин плывет по океану, а вокруг него вздымаются волнами и закручиваются в спираль радиосигналы. В «Голубом лотосе» он идет по следу радиограмм и находит их источник: таков сюжет книги в двух словах. Это сближает Тинтина с Калибаном из шекспировской «Бури». Калибан говорил, что воздух «полон звуков / и шелеста, и шепота, и пенья»[7]. В той же пьесе Фердинанд, уловив «радиопередачи» Ариэля, недоумевает: «Откуда эта музыка? С небес / Или с земли? <…> Я следую за музыкой; вернее, / Она меня влечет…» Но больше всего Тинтин похож на героя «Орфея» Жана Кокто (фильм был снят в 1950 г.) – поэта, который маниакально крутит ручку приемника, прочесывая радиодиапазон. «ФЬЮТ… ТР-Р-Ш… ТР-РР… последние известия из Европы… ФЬЮТ… ХНЕТ… ТР-РР… Европейская служба новостей» – это Тинтин в «Краю черного золота» настраивает трескучий приемник Оливейры да Фигейры. «БИП-БИП-БИП… Семьсот двадцать четыре… Триста двадцать шесть… Слушайте: птица поет с помощью когтей… Два раза… БИП-БИП…» – трещит приемник в «Орфее». Когда Орфея спрашивают, зачем он слушает радио, он отвечает: «Это окно в неведомое».[8]
Пространства радиовещания у Эрже – одновременно пространства герменевтики, изобилующие загадками, которые нужно разгадать. «Что бы это значило?» – вопрошает Тинтин, вчитываясь в таинственные радиограммы Мицухирато в «Голубом лотосе». Радиограмма – те же недомолвки, те же ловушки и сигналы, вводящие в заблуждение. И «редакторский зуд» тоже налицо. «Нет, мадам, это не Муленсар 431. Это 421, мадам». «Даю поправку: три, два, семь, шесть… Повторите». «Три, два, семь, шесть… Поправка внесена». «Даю поправку: семь, восемь, пять, два. Внесите поправку, наконец!» Таков еще один аллегорический эпизод: эти частичные поправки, вносимые в систему радионаводки экспериментальной ракеты Лакмуса в «Пункте назначения – Луна», обречены на провал. Они напрасны, так как сигнал перехвачен, радиочастота присвоена злоумышленниками.
Философ (кстати, друг Эрже) Мишель Серр, назвал второй том «Гермеса» (своего масштабного исследования коммуникаций, созданного в 1970—1980-х годах) словом «интерференция». Целая глава в исследовании посвящена «Изумруду Кастафиоре». Подлинная тема «Изумруда», разъясняет нам Серр, – это коммуникационная сеть как таковая, сеть, «переполненная враньем, дезинформацией, глупостями, бессмысленными шумами». Видя на мониторе кадры интервью с Бьянкой Кастафиоре, которое прямо в этот момент записывают в соседней комнате, профессор Лакмус принимает трансляцию за прием сигнала и бежит известить певицу, что ее показывают по телевизору. «Прием сигналов, незаконное прослушивание», – пишет Серр: одни методы прослушки разрушают сообщение, другие перехватывают его целиком, так папарацци из журнала Tempo di Roma врывается и без спросу делает снимки. Вероятно, этот фотограф и есть настоящий вор, между тем как истинный передатчик сообщения, возможно, прячется в одном из отдаленных звеньев цепочки. Если взглянуть под другим углом, окажется, что коммуникационная сеть сама себя обкрадывает. «Умножь отклонения от маршрута, посредников и коды, – предостерегает Серр, – и где-то по дороге потеряешь сокровище. Кто его крадет? Конечно, сорока, болтунья – то есть переизбыток языка». В «Приключениях Тинтина» подобный переизбыток, дезинформация и порча сигнала – бич самых разных сообщений. Иногда причина – чей-то сознательный умысел, иногда – случайность: технический сбой, капризы стихии, особенности ландшафта. «… Ись… хва… дут… не… жу… та…» «Что?.. Что?.. Кричи громче!.. Ветер слишком сильный!.. Я тебя не слышу-у-у!» «Алло!.. ФРР-ВИТ… Алло, я вас не слышу… БРЯМ… Что?.. ФРР-Т… ХРЯМ… Нельзя ли погромче!» «Ну и связь!» Не случайно, что великий ученый Лакмус туговат на ухо.
Среди всей этой какофонии, этих сигналов, рассылаемых на все четыре стороны, произведения Эрже неуклонно указывают на звуковое пространство особого рода – на мертвую зону, недоступную для гидролокаторов, зону, где сигналы ускользают от обнаружения. Именно в этой зоне и разворачивается подлинное действие «Приключений Тинтина». В «Рейсе 714» Растапопулос обделывает свои темные делишки на малых высотах, не обозреваемых радарами, в «Черном острове» фальшивомонетчики передают радиограммы на частоте, которую полиция вычислить не в состоянии. Берегись неслышных радиограмм: они самые коварные, обнаруживает Тинтин в «Деле Лакмуса». В «Пункте назначения – Луна» самая желанная информация, ради которой Лакмус запускает экспериментальную ракету, может быть обретена только в зоне радиомолчания на обратной стороне Луны. Линия горизонта, зона, где сигналы исчезают, изглаживаются: вот на что, пожалуй, указывают «Приключения Тинтина», таков их магнитный Северный полюс. Как мы увидим ниже, в цикле всячески обыгрывается склонность обращаться к всевозможным «зонам молчания», забираться в «мертвые зоны» во всех смыслах этого выражения, опускать трал за линию горизонта – пространственного или символического. Мы также обнаружим, что произведения Эрже, взятые в их совокупности, имеют, как и произведения Бальзака, некую точку, «убегающую в перспективу» (термин Барта), точку, где эти тексты, «похоже, хранят про запас некий последний смысл, который не облекают в слово». Возможно, в этой точке таится высшая истина «Приключений Тинтина», тайна всего цикла. Но столь же вероятно, что эта точка отличается «нулевой степенью смысла» (термин того же Барта) и таит в себе не сокровище, которое пока не выражено, но (вновь позаимствуем слова Барта) «означающее то, что не может быть выражено».
