– Вот и я о том, Герман Густавович, – ловко орудуя толстыми пальцами-сосисками, казак сгреб наполовину полные еще кружки, и долил почти не пенящееся пиво до краев. Еще один вопрос, всегда меня занимавший! Вот почему, спрашивается, самая высокая и плотная пенная шапка только в первой кружке? А во всех последующих – только если напиток становится слишком теплым, чтоб его приятно было пить?
– Ну ладно, – в задумчивости, не дождавшись нового – следующего тоста, отхлебнул, и глянул на богатыря. – За новости – спасибо. Только мне вот что так и непонятно, Астафий. Чего это ты решил в светлый Христов праздник, все бросить, и верхами отправиться меня искать?
– Дык как же, Ваше превосходительство! – аж поперхнулся сотник. Полный рот квашеной капусты, так что часть даже наружу свисает. – Вы же… Как же…
– Я теперь не губернатор, и не государев человек, – продолжал я пытать растерявшегося казака. – И ты мне больше не слуга. И все-таки, мороза не побоялся…
– А правду ли бают, Герман Густавович, будто Гришку нашего Потанина, ордер приходил, дабы в кандалы его заковать, да в Омск везти, а вы не послушались?
– Правда, – кивнул я. – И Потанина, и еще нескольких молодых…
– Как же это?! – богатырь с такой силой звезданул по двухдюймовым доскам, из которых была собрана столешница, что те даже взвизгнули. – Батя-то евойный, Николай Ильич, у нашего старшины, Васьки Буянова в командирах был, когда они посольство ханское в Коканд провожали. И потом тоже, когда слона вели…
– Кого вели? – я решил, что не расслышал.
– Животная такая, здоровенная – слон, именуемая. Навроде коровы, только с трубой на носу и больше разов этак в пять…
– Я знаю, что такое слон, Степаныч… Я не понимаю только, откуда у отца нашего Потанина слон взялся?
– Дык хан Кокандский эту скотину нашему Императору Николаю и подарил, – пожал плечами сотник. – Здоровущща, страсть! В телегу не посадишь, копыты вот такенные, а ходит еле-еле. Чуть не зазимовали казачки в Черной степи из-за этой твари.
– А Николай Потанин…
– Он тогда молоденький был, хорунжий еще. Вот ему слона пол расписку и выдали. Чтоб значицца, до Омска довел. Это опосля, как животную с рук на руки в штаб сдал, он чины получил и награды. Одно время начальником Баянаульского округа пребывал. А брат его, Димитрий, и Восьмым полком, начальствовал. Как Николу под трибунал отдали – что-то он там с пехотным капитаном не поделил. Может и из-за Варьки – жинки своей. Она, говорят, редкой красоты баба была… Пехтура роту свою в ружье, а Потанин казаков свистнул. Чуть до смертоубийства не дошло.
Пиво в кружке кончилось, но интересно было слушать, и жаль прерывать.
– Пока Гришкин батя на гауптвахте сидел, мать евойная, Варвара, приболела шибко. Да и представилась. А мальчонке тогда едва пяток годов-то и было. Николая Ильича и чинов с наградами тогда лишили, и богатства, на диких киргизах нажитое. Вот и пришлось Гришку к брату старшему, Димитрию Ильичу в станицу Семиярскую отправлять. Там у дядьки книжек было – цельные сундуки. Вот Гришка и пристрастился к наукам. Недолго, правда, парнишка у родича жил. Димитрий Потанин в степях от инородцев холерой заразился, да и помер. А Никола сына в Пресновскую забрал, где тогда штаб казачьей бригады по Иртышской линии стоял. Полковником там Эллизен был, и чем-то ему шустрый пацан полюбился… Пива давайте подолью?
– Чего? – отвлечься от завораживающей воображение картины всеобщей Сибирской общности, местечковости, где все друг друга знают, оказалось трудно. Где Безсоновы оказываются соседями Карбышевых, а старшина Двенадцатого полка служит в одном отряде с Николаем Потаниным. Где присланный из Омска чиновник по особым поручениям, оказывается пасынком Великого Лескова, а советник Томского гражданского правления – старшим братом гениального Менделеева. Да чего уж там! Встреченный на глухой почтовой станции смотритель – юный агроном Дорофей Палыч – племянник Гуляева!
А еще, казачьи старшины, оказывается, связь со столичными казачьими частями поддерживают. Всю Россию, едрешкин корень, паучьими тенетами оплели. Куда там Третьему отделению…
– Пива, говорю, Ваше превосходительство, давайте подновлю. Негоже же так. С пустой-то сидеть…
– А оттуда уже отец его и в Омское училище, которое потом кадетским корпусом стало, увез… Ну, за Сибирское казачье войско!
– Да-да. Конечно.
– Вот я и говорю – как же это можно Гришку-то в кандалы? Он же наш, свойский, казачий! Мы и сродичей евойных помним, и его с малолетства знаем… В морду чтоль кому плюнул, али еще чего? Батя-то его, Васька сказывал, горячий в молодости был. На сабле за лето по три оплетки стирал. Баи степные его пуще огня боялись…
– Сболтнул кому-то, что славно бы было Сибирь от Империи отделить, да своей властью жить.
– Вон оно как…
– Слона то царю привели? – не мог не поинтересоваться я. И снова вспомнил об обещанных Императору-охотнику собаках. А ведь записал даже себе напоминалку, и не в одном месте.
– Сие мне неведомо, Герман Густавович, – после длинной паузы, наверняка – додумав прежде мысль, отозвался сотник. – Васька бает, мол до Камня – точно довели. А там, будто бы, приболела скотина. Царев подарок и дохтур немецкий пользовал, а все одно сдох.
– Доктор?
– Пошто дохтур? Животная сдохла. Буянов говорит – обожралася. Как из степей к нашим березнякам вышла, так только то и знала, скотина безмозглая, что трубой своей ветки рвать и в пасть упихивать. Бока так раздуло, что на баржу поставь – сбоков бы все одно торчало…
– Жаль.
– Как не жаль, Ваше превосходительство! Всеж Господь старался, сляпывал несуразицу этакую. Трудилси. А она по глупости своей – обожралася… Только Гришаню нашенского все же жальче… Кто его теперь от жандармов защитит, коли вы, Герман Густавович, из Томска съехали?!
– Ха! Да кто его, Степаныч, теперь до весны из Кош-Агача вытащить-то сумеет? Викентьевский тракт едва-едва снегом присыплет, так там даже козлы горные не проскачут. А в морозы и подавно…
Зима и правда, была чрезвычайно холодной. Под Рождество так придавило, что деревья в садах лопались. К Крещенью вроде слегка потеплело, но ведь впереди был еще февраль – традиционно самый холодный месяц зимы.
– Думаю, до марта никто наших молодых людей не тронет. А там, глядишь, все и изменится.
– Уж не в столицу ли вы, Ваше превосходительство, отправились? – коварно, хитро прищурившись, поинтересовался Безсонов. – Корниленок сказывал, вы там во дворцах – желанный гость. С Государем на охоты ездили, и с цесаревичем вина заморские распивали.
– Корниленок?
