Глава 4
5 мая 1614 года, окрестности Кальмара
Земля просохла. Обозные фургоны сменили полозья на колеса. Легионеры переоделись в летнюю форму, куда более подходящую для войны. А от датчан – ни слуху ни духу. Мало того, они практически без боев отошли из провинции Свеаланд. Просто потому, что гарнизоны их там были очень невелики. Хватило активности московских рейтар, чтобы вынудить их отступить. В то время как основные силы Кристиана находились на зимних квартирах в более удобной и теплой части этих земель – на юге Геталанда.
Император не очень хотел залипать в этой войне. Поэтому, утомившись ждать, начал наступление на один из самых значимых городов юга Швеции – Кальмар. Разумеется, блокируя по пути иные города с небольшими гарнизонами силами наспех собранного шведского ополчения. Вчерашние солдаты и наемники, разбежавшиеся из-за опустевшей казны, вновь вернулись под знамена короля Швеции. Ведь у этого рыжебородого деньги водились.
И вот Кальмар.
Догадаться о том, куда двигается Дмитрий, не представляло никаких усилий. Поэтому Кристиан стал старательно стягивать туда все свои силы, опираясь на мощный флот и порт. Он полагал, что вся битва сведется к стоянию и переговорам… Однако все оказалось не так просто.
Раннее утро.
Легкий туман уже практически развеялся, открывая все поле боя без утайки.
Датская армия была велика. По местным меркам, разумеется. Двадцать тысяч пехотинцев с аркебузами, пять тысяч – с копьями. Шесть тысяч кавалерии: рейтар и кирасиров. А также почти полторы сотни фальконетов да пара десятков орудий покрупнее.
Дмитрий смотрел на все это великолепие в свою зрительную трубу и хмурился. На фоне противника его армия совершенно терялась. Без малого четыре тысячи пехотинцев с новыми штуцерами, четыре сотни рейтар да пятьдесят два разных «Единорога» трех основных калибров. Ну… еще сто восемь ручных мортир, утративших возможность стрельбы с рук за счет роста дальности удара. Этакие эрзац-минометы. Но, даже учитывая техническое превосходство, его войско не выглядело угрожающим, несмотря на репутацию. Ведь до датчан доходили только слухи о том, как император выводил своих людей на бой при соотношении сил один к двадцати и побеждал. Но все прекрасно понимали: слухи – это слухи. Там и слоны, бывает, летают.
Тишина.
Обе армии построились, приготовившись к бою. Но никто не желал наступать. Кристиан потому, что вообще не хотел сражения, а Дмитрий потому, что подставлять свое войско под столь многочисленную артиллерию ему не хотелось. Выехать бы на переговоры. Но Кристиану не с руки было выезжать при столь великом воинстве, а Дмитрий не хотел показывать свою слабость, выезжая на переговоры первым.
– Смешно, – наконец произнес император, осознав ситуацию.
– Что смешно? – переспросил Аксель, все мысли которого находились в другой плоскости.
– Вы бы видели свои лица, – хохотнул Дмитрий, не желая объяснять им очевидную вещь. Не в том он был настроении.
– А тебе это кажется шуткой? – удивился Аксель. – Их очень много!
– Я же тебе уже показал, насколько хорош мой новый штуцер, – лукаво улыбнувшись, произнес император.
– К черту штуцер! Ты разве не видишь СКОЛЬКО их?! А их артиллерия?! Именно она привела к гибели сначала Карла, а потом Густава.
– Да брось, – небрежно отмахнулся государь. – Одноглазый старик не допустит моего поражения. – Он как-то разом понял, что доводы разума в текущей ситуации совершенно неуместны. Аксель боится. И правильно делает. Император вон – тоже боится, хотя обладает всей полнотой информации о реальных возможностях своего легиона.
– Ты язычник? – Чуть ли не шепотом поинтересовался Оксеншерна после довольно долгой паузы.
– Язычник? Почему?
– Но Один, которого ты помянул…
– Ха-ха! А ты действительно думаешь, что он ушел? Ха! Или предполагаешь, что Всевышний будет лично бегать по всей округе и присматривать за делами на местах? Делать ему больше нечего! Он, конечно, всесильный и всемогущий, и подобное не потребует от него многих усилий. Но зачем? Ради чего? Поверь, у него есть куда более интересные занятия, нежели вот эта вся мелкая возня с такими ничтожными червями, как мы. Он создает миры и разумную жизнь по всей Вселенной. Наших, так сказать, братьев по разуму.
– Но… – попытался возразить Аксель и не нашел слов.
– Одноглазый сын Дурина[15], – продолжал на ходу импровизировать Дмитрий, – как и многие другие старые боги, были просто им подчинены и подведены под свою руку. Став при нем словно знатные дворяне при короле. Из-за чего и многообразие конфессий вышло. Каждый в свою сторону клонит, хотя ходят они все под рукой одного Создателя. Так что, если тебе придет в голову хулить Одина, делай это где-нибудь на земле его врага. А тут – поостерегись. Еще обидится старик и припомнит, как до ветра выйдешь. Поскользнешься и проломишь себе голову сучком, окончательно затихнув в собственной моче. А оно тебе надо?
Кааар!
Громко и отчетливо подал голос большой черный ворон, севший на ветку высохшего дерева. Чистой воды совпадение. Умная птица прилетела покушать, а эти глупые человечки все еще друг друга не поубивали. Вот она и выражала свое негодование их нерасторопностью. Однако все вокруг императора подумали совсем о другом. Его шутка-импровизация произносилась довольно громко. И насквозь мистическое, суеверное мышление, характерное для эпохи, увидело в этом вороне знак. Ведь у Одина было два подручных – как раз вороны. Дмитрий же, желая закрепить случайный успех, тихо шепнул:
– Если сегодня одержим славную победу, нанесу на себя знак принадлежности к твоему роду… кровь от крови…
И, несмотря на шепот, эти слова были отчетливо услышаны всем ближайшим окружением.
Глазки у них округлились и даже слегка выпучились. Но слова никто поперек не сказал и вообще никак не прокомментировал. Даже несколько священников православных и лютеранских, что присутствовали с войском, молча переваривали. Как и иезуит, которого император вынужден был таскать в качестве официального соглядатая папы римского. Вброс говна на вентилятор получился знатный. Не лопатой, но ковшом экскаватора. Государь даже как-то внутренне ужаснулся от того, какие последствия будут от его не самой удачной импровизации. Аж дух захватывало! Особенно на волне массового роста религиозного и политического сепаратизма в Европе, стремительно перерастающего в религиозные войны, до которых оставалось «рукой подать». И начал внутренне корить себя за то, что его язык опять пустился в пляс, не сильно согласовывая свое поведение с «офисом», то есть с головой. Этакая Джейн Псаки в свободном плавании. Но «откатывать» назад было уже слишком поздно. А потому, выдержав театральную паузу, он направился к полку полевой артиллерии…
Со времен кампании 1607 года артиллерийские штаты легиона сильно поменялись. Так, батарея полевой артиллерии из шести орудий развернулась в целый полк. Теперь там был дивизион в три батареи по четыре «ствола» в пять дюймов и отдельная тяжелая батарея из четырех орудий в шесть дюймов. Или, если говорить более привычными терминами для эпохи, дюжина 12-фунтовых и четверка 24-фунтовых бронзовых «Единорогов» на новых, полностью металлических лафетах.
– Готовы? – поинтересовался император у командира полка.
– Так точно, – козырнул тот.
– Начинай пристрелку из «пятерок». Цель – их артиллерия.
– Гранатами?
– Картечными.
Командир полка козырнул. Отдал несколько приказов и дальномерный взвод приступил к своей работе. Оптического дальномера, разумеется, у них не было. Они воспользовались зрительной трубой с системой рисок-отметок. Ее специально для того и изготавливали. Далее по таблице определялось примерное расстояние. Если ростовая фигура человека занимает две риски – значит, столько-то метров, если три – то столько-то. Потом оценивались взаимное положение высот и по эмпирически выведенным таблицам стрельбы рассчитывалось возвышение орудия, ну и, в довесок, ожидаемое время полета снаряда для отмеривания затравочной трубки нужной длины…
Двух минут не прошло, как дальномерный взвод, опираясь на таблицы Брадиса и логарифмическую линейку[16], рассчитал все что нужно, передал на батареи, и первая из четырех «пятерок» ударила слитным залпом для оценки накрытия.
Бах! Бах! Бах!
Ухнули орудия, окутываясь дымом.
Бум! Бум! Бум!
Чуть погодя вспухло четыре белых облачка недалеко от артиллерийских позиций противника. Гранаты, и особенно картечные гранаты, пугали артиллеристов всей Европы пока еще чрезвычайно. Поэтому «усвоение их в войсках» шло довольно туго. Их всеми правдами и неправдами избегали. К счастью для императора…
Спустя пару минут, внеся коррективы, ударила вторая батарея дивизиона.
И почти следом отозвались пушки с датской стороны. Самые длинноствольные. Но тщетно. Это у «Единорогов» императора стволы в сорок пять градусов задирались, обеспечивая удивительную дальность. У местной же артиллерии даже при хорошем длинном стволе снаряды летели по слишком выраженной настильной траектории, а потому недалеко. То есть падали с изрядным недолетом, не представляя никакой угрозы для легиона.
