– Второй этаж. Дверь справа…
Один за другим чекисты бесшумно скрывались в темноте подъезда, но уже через несколько секунд тишина рассыпалась грохотом шагов, сыпанувших вверх по лестничным маршам – враги не спали и вовремя обнаружили группу захвата.
– Бегом. Наверх! – скомандовал Федосей. – Стучилин и Грошек внизу.
Во дворе грохнули выстрелы и, перекликаясь, закричали люди. Этого от врагов можно было ждать, и они ждали. Ничего. Там им не вырваться.
Грохот от ног за спиной. У кого-то стальные подковки высекают искры, и от этих вспышек темнота становится все мрачнее. Грохот ног над головой стих. Все. Седьмой этаж. Выше только крыша. Федосей потряс головой, дежавю какое-то. Хотя нет. Похоже, но не идентично. Тутошняя лестница оказалась железной, вделанной в стену, и утащить ее беглецам наверх было просто не под силу. Они предпочли искать спасения в бегстве. В ту же секунду, когда чекисты выбежали на площадку, в люке как раз исчезали чьи-то ноги. Из-за Федосеевой спины выстрелили. Ноги беглеца подогнулись. С коротким криком подстреленный соскользнул с лестницы, попытался удержаться, но ослабевшие руки подвели. Он слетел вниз, не удержался, ударился спиной о перила и канул в пролет между лестничными маршами. Федосей наклонился над семиэтажной бездной.
– Врача ему! Быстро!
Но уже через мгновение стало не до милосердия. Рядом в темноте что-то щелкнуло, словно металл ударился о камень.
– Граната!
Уже не боясь выдать себя, Федосей включил фонарик. Луч мазнул по полу. Тяжелое рубчатое яйцо катилось под ногами, словно выбирая жертву. Не задумываясь, он ударом ноги отбросил его вниз, вслед упавшему – тому уже все равно. Внизу ахнул взрыв. С визгом в потолок впились осколки. За шумом Федосей подтянулся, выбросив тело за обрез люка, откатился в сторону. Поведя револьверным стволом, увидел распахнутую оконную створку. Она еще дергалась от прикосновения чужой руки. Не ветра, а именно руки.
– На крышу!
Команда несла людей, словно крылья. Враги бежали, а значит, их чекистское дело было верным, правильным, народным делом!
На скользкой крыше они сбавили скорость. Увиденные с тротуара сосульки оказались частью заледеневшего ручья, недавно бежавшего тут и замерзшего.
– Под ноги смотреть! – крикнул Малюков, и тут же грохнул выстрел.
– За трубой!
Косой, наклонный край крыши стек к решетчатым перильцам из кривого железа и на этом склоне, словно обрубки каменных деревьев, стояли трубы высотой в половину человеческого роста. Как раз удобно присесть и ждать, кто выскочит, чтоб снять первым же выстрелом.
Прижавшись к крыше, Малюков крикнул:
– Предлагаю сдаться!
– В чеке своей предлагай, – крайне нелюбезно ответили из-за трубы.
К удивлению своему, Федосей не уловил в голосе обреченности. Там, за трубой, определенно на что-то надеялись. Только вот на что?
Федосей повертел головой. На крыше чужих не было. Враг за трубой да трое федосеевых товарищей. Оптимист, вражина….
Он скомандовал «вперед», но его никто не услышал. Неземной силы грохот накрыл их словно удар грома, растянувшийся во времени. Звук обрушился, навалился, подмял под себя, залил все вокруг оранжевым светом. Федосей хотел оглянуться, но сгорбившаяся за трубой фигурка неожиданно выскочила вперед и бросилась к краю крыши.
Из-за спин чекистов наперерез ему вылетел сноп оранжево-лилового пламени, на верхушке которого чернела фигурка человека. Фонтаны огня буровили воздух под ним, удерживая тело над крышей. Перекошенные человеческие тени приникли к мокрой крыше и скользили там вместе со светом. Пока Малюков, раскрыв рот, наблюдал это вознесение и сравнивал с тем, что видел совсем недавно, кто-то легонько хлопнул его по спине. Он невольно обернулся и тут же отшатнулся в сторону. Что-то гибкое как змея задело щеку и унеслось вперед, волочась по талой воде и льду. Рев усилился, стало плохо видно – воздух заволокло паром от стекавшей по скатам воды. Федосей уже понял, что сейчас будет. Не в силах проорать так, чтоб его в этом грохоте услышали, он примером показал, что следует делать.
Взять живыми им никого не удалось, значит, теперь одна задача – никого не упустить.
Беляк тем временем уже зацепился за веревку и все это – и беляк, и оранжевый грохот – поползло вверх. Там решили не рисковать. И правильно решили. Внизу их ждала вторая группа.
Федосей вскинул ствол вверх. Рука вздрагивала от выстрелов, но он не слышал их. Рядом, по уносящемуся в небо врагу, палили еще три револьвера, только, казалось, тем все нипочем, аппарат поднимался, а под ним раскачивался беглец. Неразличимо за грохотом двигателя хлопал в ответ его револьвер, добавляя лунному сиянию ночи редкие огненные вспышки. Они уносились в небо, словно обгоняя пули, или были заговорены от них.
Всем существом Федосей чувствовал, как истончается удача, как бессильно опускаются руки, как становится тише только что нестерпимо громкий звук… И в одно мгновение все переменилось.
Вроде бы это было уже почти невозможным, но уже превратившийся в яркую точку аппарат вспыхнул так ярко, что тени людей прижались к их ногам. У аппарата словно бы добавилось сил, и рев, уже ставший затухающим, обрушился на них с новой силой. Уже не дергаясь из стороны в сторону, эта летающая странность рванула в зенит, словно пришпоренная лошадь. Свет и рев уходили вертикально вверх, пока безоблачное небо не смешало их со звездами.
– Тормоза отказали… – Федосей по голосу узнал водителя. – Теперь лететь будет, пока в Луну не врежется.
– Или горючее не кончится…
– Ага.
– И куда это он?
– Сказано же – на Луну.
– Я серьезно спрашиваю.
– И я серьезно. Вот если б он вниз летел – то наверняка бы в Америку с такой высоты угодил бы. Ну, а что там наверху, я не знаю. Не Царствие же Небесное, в самом деле…
– Вот он и будет первый, кто узнает.
На крыше стало тихо. Аппарат уже взлетел так высоко, что его шум терялся на фоне обычных городских шумов.
Федосей стоял, опустив руки. Горячей волной прокатилось ощущение обиды и несправедливости. Жалко было и себя, и упущенного аппарата. Хотелось задрать голову и взвыть по-собачьи от обиды на жизнь.
Он вздернул голову, не для того, чтоб завыть, разумеется, а чтоб посмотреть, что там сейчас творится в небе, и успел увидеть самое интересное. Небо, в котором среди звезд уже и не различить было незваного гостя, вдруг вспыхнуло в том месте, где потерялась эта летающая штука. Машинально Федосей начал считать секунды, но напрасно. Целую минуту он ждал грохота, но тот так и не долетел до земли. Все, кто стоял на крыше, поняли, что это значит. Вспышка – взрыв аппарата. Причем взрыв на такой высоте, что даже если люди там и смогли чудом уцелеть после него, то высота, с которой они должны будут упасть на землю, не оставляла им ни одного шанса. Ни для пилота, ни для болтавшегося на веревке пассажира-беглеца.
– Первый номер взял да помер.
Федосей узнал голос водителя.
– В нашем советском небе всякой белогвардейщине места быть не должно. Так ведь, товарищи?
СССР. Ленинград
Январь 1928 года
…Набережная Мойки в начале зимы не лучшее место для беседы – холодно, ветрено, дождливо, но если встретиться надо, не привлекая чужого внимания, то трудно придумать что-нибудь лучше. Мало найдется желающих пройтись удовольствия ради по набережной в такое время. Поэтому двое мужчин неторопливо шли вдоль ограждения, перебрасываясь короткими фразами и глядя на лед в проталинах, почти в полной уверенности, что никому их разговор не интересен.
Одеты по-простому, не нэпманы. Один в старомодном габардиновом пальто и дореволюционной еще шляпе с широкими полями – явный никчемный интеллигент «из бывших». Второй – в щегольской бекеше и простоватом черном полушубке и валенках с калошами. Этот выглядел бы пролетарием, если б не пенсне на носу.
Пряча лицо в воротник пальто, тот, что в бекеше, сказал:
– У меня новости…
– ОГПУ? – быстро спросил габардиновый интеллигент.
– Ну, не такие плохие, слава Богу… – блеснул стеклами пенсне его товарищ. – А, пожалуй, даже наоборот.
Он остановился и облокотился на ограждение. По еще незамерзшей воде бежали круги, словно там где-то ходила рыба, но это был обман. Просто холодный мокрый ветер касался воды.
– Позавчера мне стало известно, что у профессора Иоффе все получилось. Ну, помните, я говорил об этом на именинах у нашего изгнанника?
Голос прост и обыден, но первый вздрогнул, словно от удара, и ухватил товарища за руку.
– Что вы говорите, князь?
– Спокойнее, Семен Николаевич. Спокойнее… – оглядываясь по сторонам, сказал князь. – Не ровен час, меня за карманника примут… Мы ведь и так знали, что это рано или поздно произойдет. Ну так раньше произошло, а не позже…
