И как?
— Счастливый! — улыбнулся я.
— Давай мы сначала вещи занесём, а потом к Голошеихе сходим? — предложил Павел.
— Почему Голошеиха? — поинтересовался я.
— А как? — удивился Павел. — Мария Антоновна замужем за председателем Голошеевым. Значит, Голошеиха и есть!
— Обидно вроде как-то звучит? — осторожно сказал я.
— С чего бы? — пожал плечами Павел. — Её в деревне все так зовут. Да и остальных женщин тоже — по мужу.
По деревянному мосту мы перешли неширокую мелкую речку, которая быстро бежала, журча под бетонными опорами. Под мостом ребятишки ловили пескарей удочками, вырезанными из орешника.
— Как речка называется? — спросил я Павла.
— Песенка, — ответил участковый.
И правда, Песенка, подумал я, прислушиваясь к негромкому журчанию. Хорошее название, верное.
— Вот и пришли!
Павел показал на невысокий основательный дом в два окна с треугольной, крытой железом крышей. Дом до самых окон зарос раскидистыми лопухами и лебедой.
— Огород Ильич в этом году не копал — не до того ему было, — словно извиняясь, сказал Павел.
— Сколько же этому дому лет? — спросил я, глядя на доски, которыми был обшит сруб. Когда-то они были выкрашены жёлтой краской, но давно выцвели и облупились.
Павел пожал плечами.
— Лет тридцать, наверное. Ильич его поставил, как с войны вернулся. Тогда вся деревня заново строилась. После войны тут одни печные трубы из земли торчали! Хоть фронт сюда и не дошёл, но бомбили немцы сильно.
Мы продрались сквозь высокий репейник. Колючки были ещё мягкие, зелёные. Зато листья вымахали такие, что под ними можно было спрятаться.
На крепкой двери висел чёрный полукруглый замок уже побитый рыжей ржавчиной.
— Ну, открывай, Андрюха! — сказал участковый.
Я прислонил ружьё к косяку, вытащил из кармана ключ и вставил его в замочную скважину. Он повернулся легко — видно, замок был смазан изнутри. Дужка откинулась с лёгким лязгом, и я потянул дверь на себя.
Сразу за дверью начинались широкие ступеньки, которые вели в холодные сени. В дощатые стены были врезаны широкие окна в частых деревянных рамах. В углу стоял накрытый порванной клеёнкой стол. На нём в беспорядке навалены плотницкие инструменты — молоток, стамеска, клещи. Рядом стояла ржавая банка из-под краски, наполовину заполненная гнутыми гвоздями.
Я пододвинул банку и увидел на белой с синими узорами клеёнке круглый рыжий след.
— Видать, мастерил что-то Ильич, — сказал Павел, открывая низкую дверь в дом. Для тепла она была оббита вытертыми волчьими шкурами. Мездра ещё сохранила кислый запах уксуса, которым выделывали шкуры.
В доме стоял полумрак. Небольшие окна с двойными рамами плохо пропускали свет. Под потолком болталась одинокая лампочка на витом проводе.
Я щёлкнул тугим язычком круглого чёрного выключателя. Лампочка вспыхнула, но дала больше теней, чем света.
Дом был небольшой. Кухня и комната. А что ещё нужно одинокому человеку?
Главной на кухне была печь. Кирпичная, основательная, с железной плитой на две конфорки. Даже сухие дрова лежали под плитой и наколотая лучина. Хоть сейчас растапливай.
Возле окна стоял обеденный стол. Он тоже был накрыт клеёнкой, но не такой старой, как на столе в сенях.
Под столом — три деревянных табурета, выкрашенных той же краской, что и пол.
В углу над эмалированной раковиной висел литой алюминиевый рукомойник. Рядом с ним стоял низенький холодильник «Саратов». Жёлтая вилка с чёрным проводом лежали поверх холодильника.
Я открыл дверцу — внутри было пусто и чисто.
— Ты не сомневайся, Андрей, — сказал Павел. — Наши женщины в доме прибирались после похорон. Чтобы всё чисто было.
В доме, и правда, не было неприятных запахов. Пахло остывшей золой, немного сыростью и нафталином.
Я скинул рюкзак и поставил его на табурет. Вот и дома.
— Пойдём! — поторопил меня Павел. — Зайдём к Марии Антоновне.
— Может, не надо? — спросил я его.
— Ты в деревне, Андрюха, — улыбнулся участковый. — Здесь так принято. Соседи помогают соседям. А гордецов не любят. Сходи, возьми бельё, и не забудь сказать «спасибо». Да и спать-то тебе на чём-то надо.
Когда я запирал дверь на замок, участковый удивлённо посмотрел на меня.
— Ружьё там, — напомнил я ему.
— А, это правильно! — кивнул Павел. — Ты посмотри, там в комнате шкаф запираться должен. Ильич в нём свои ружья хранил.
— А где они сейчас? — спросил я.
— Я конфисковал и в район отвёз. Кстати, Андрюха! Хорошо, что ты приехал! Мне же твоя помощь нужна. Ты в ружьях разбираешься?
— Ну, так, — осторожно ответил я.
— Мне начальство бумагу прислало. Требуют в месячный срок сделать подомовой обход. У всех охотников проверить документы на оружие и сами ружья. А так же — условия хранения. На неисправные ружья составить протокол. Поможешь?
— Так у меня нет прав ружья по домам проверять. Только в лесу.
Но Павел отмахнулся.
— Ты со мной пойдёшь. Проверишь техническое состояние ружей. А то я в этом плохо разбираюсь. Сможешь? А все бумаги я сам буду оформлять.
Я подумал. Знакомиться с местными охотниками всё равно придётся. Я думал попросить председателя объявить собрание. Но переговорить с каждым отдельно даже лучше, хоть и займёт немало времени.
— Это смогу.
— Ну, вот и договорились! Как с обходом своим закончишь — сразу и пойдём.
Не зря Павел уговорил меня сначала занести вещи! Высокая полногрудая жена председателя выдала мне не только полный комплект постельного белья. Она принесла эмалированную миску с дымящейся отварной картошкой и литровую банку солёных огурцов.
— И слушать не хочу! — махнула она рукой на мой отказ. — Магазин уже закрыт. Совхозная столовая тоже. Что же ты — до утра голодным сидеть будешь? Как я мужу в глаза посмотрю? Бери и не спорь! Миску потом занесёшь. А что у тебя с головой-то?
— В машине ударился, — привычно объяснил я.
— Вот такие у нас дороги! — закивала Мария Антоновна. — Лесовозы за зиму всё разбили! Уж сколько мой Фёдор с лесхозом бьётся — а всё без толку! Не дают щебня!
Поблагодарив Марию Антоновну, я поплёлся обратно к себе. Стопку белья держал на вытянутых руках, сверху пристроил миску, а в неё положил банку. Так и шёл, почти ничего не видя перед собой и нащупывая тропинку ногами.
Дома положил всё на стол и первым делом растопил печь.
