это белизна, белая ровная поверхность. Потолок, догадываюсь я… Во рту сухо и горько. Голова раскалывается. Вот же сучонок… Кирпичом! Ну, попадёшься ты мне, Трыня…
Так, похоже, всё произошедшее мне не привиделось. И ясно, что это никакая не игра. А что тогда? Какого хрена здесь происходит?
Дотрагиваюсь до лба рукой. Бинт. Ну да, понятно… На локтевом сгибе, с внутренней стороны что-то мешает, колет. Капельница. Медленно поворачиваю голову. Больно, но не смертельно, терпеть можно. Стена, покрашенная бежевой масляной краской. Сельская что ли больница?
Лежу какое-то время глядя в стену, а потом потихонечку поворачиваю голову в другую сторону и вижу мужика в трусах и майке, сидящего на кровати в полутора метрах от меня. Он смотрит в упор, перехватывая мой взгляд.
— Жив, курилка? — спрашивает он хриплым скрипучим голосом. — Очухался?
Я не спешу отвечать, внимательно его рассматривая. Сухой, жилистый, лет сорока, с суровым лицом и синими от татуировок плечами. На груди тоже имеются, звёзды что ли? Не понятно пока… Рука загипсована и висит на перевязи.
— Вроде того, — пытаюсь сказать я, едва ворочая языком.
— Ну-ну, — хмыкает он. — Мамаша твоя больно убивалась.
— Это вряд ли, — мычу я.
Водички бы, хоть глоточек… Я откидываю одеяло, с большим трудом приподнимаюсь и медленно сажусь на кровати, спуская ноги. Ядрён батон. Сотряс по ходу. Мужик прям мысли читает. Встаёт, подходит к тумбочке и наливает в гранёный стакан воды из графина.
Фактурка киношная, совок, как он есть. И что об этом всём думать-то? Я жадно пью. Спасибо, добрый человек. Отдаю стакан и слегка киваю. Это я зря. В голову будто гвоздь раскалённый вгоняют.
— Что, болит? — хрипит он, как киношный мафиози.
— Есть маленько, — отвечаю я уже более членораздельно, а сам не могу отвести взгляд от своих коленей.
Какого хрена?! Ничего не закончилось, не вернулось на место, не нормализовалось. Это не мои ноги, вообще не мои! Тощие, голые, как у мальчишки… или даже девчонки. У меня крыша съехала, видать, капитально. Шиза в натуре.
— А мамка-то твоя хорошая, все глаза выплакала над тобой, пока ты тут в грёзах пребывал. Точно тебе говорю.
— Умерла она, — машинально отвечаю я, — давно уже…
Мужик только крякает.
— Где туалет, дядя? — спрашиваю я, поднимая глаза.
— Так вон утку тебе принесли. Ссы здесь типа.
— Не, в туалет пойду.
— Смотри-ка, герой. Жопа с дырой. В тебя ж вон трубку воткнули. С капельницей попрёшься?
Я протягиваю руку к тумбочке и беру моточек бинта, лежащий на металлическом поддончике, отматываю, отрываю кусок, сворачивая тампон и, выдернув толстую иглу, прилепленную пластырем, с силой его прижимаю и сгибаю руку в локте. Блин, больно…
— А ты прям Джеймс Бонд. Слыхал про такого?
Я не отвечаю и медленно встаю, держась за железную спинку кровати. Голова немного кружится. Ничего, не смертельно. Не впервой… Делаю пару шагов. Норм, идти можно, не упаду.
— Где? — снова спрашиваю я.
— Из палаты налево и до конца по коридору. Недалеко тут. Ты это, халат вон накинь.
Я беру наброшенный на спинку кровати застиранный байковый халат блёкло-коричневого цвета и накидываю на плечи. Идти действительно недалеко. В коридоре оказывается пусто, если не считать больного в таком же халате в противоположном конце. Я медленно бреду вдоль стены, покрашенной масляной краской. Пахнет больницей и хлоркой. Это уже из туалета. Хоть бы было зеркало, иначе и идти не стоило.
Есть. Над умывальником. Оно маленькое и мутное, но мне хватит. Я подхожу, стараясь пока не смотреть в него. Останавливаюсь, опираясь о раковину и только потом медленно поднимаю взгляд.
Замотанная бинтом голова, чёрные круги под глазами и бледная, аж зелёная кожа. Но даже несмотря на всю эту «маскировку», мне совершенно ясно, лицо не моё… Ошибки нет, это не я. Из зеркала на меня смотрит мальчишка лет семнадцати, и я никогда его раньше не видел. Приехали…
Твою ж мать…
Это вообще как понимать?! Может, я в дурке? Но у мужика вроде рука сломана, и на шизика он не похож… Надо думать, шизик здесь не он, а я… Понаблюдав несколько минут за своим отражением, отхожу в сторону. Рожа моя не возвращается, как не три глаза, и лучше не становится. Срань…
Подхожу к унитазу. Мля. Прибор не мой и надо его рукой доставать… Ай плевать, рука тоже не моя…
Выхожу из туалета и медленно иду обратно, к своей палате. Прохожу половину пути, когда до меня доносится крик.
— Брагин! Что ты вытворяешь! Немедленно в постель!
Ну Брагин да и Брагин, я-то здесь причём? Иду себе дальше. Но вид медсестры, летящей ко мне и её не то перепуганное, не то разъярённое лицо, даёт понять, что именно я как раз и причём. Я останавливаюсь и на всякий случай оборачиваюсь, чтобы убедиться, что за моей спиной не спрятался какой-нибудь Брагин.
Но в длинном коридоре сейчас я единственный пациент.
— Ну вот видите, у него точно голова не в порядке, — сердито произносит она, оборачиваясь назад. — Говорю же вам, не время ещё его допрашивать.
— Ничего, я попробую, — отвечает ей капитан в милицейской (в милицейской, Карл!) форме, едва поспевающий следом за ней.
— Ну-ка, давайте его под руки возьмём! — приказывает медсестра.
И они действительно подхватывают меня под руки и тащат в палату. Значит Брагин — это я. Любопытная хрень здесь происходит.
— Скажите, — говорю я, — а мне какие обезболивающие дают? Может, это от них?
— Вот я скажу главврачу, что ты творишь, он тебе пропишет обезболивающие! — сердито отвечает медсестра. — Такие, что неделю спать будешь, не просыпаясь. Смотрите на него, герой! На улице хулиганит и в больнице решил отличиться. Орёл!
Меня укладывают в постель и медсестра снова вводит мне иглу в вену. А ничего так. Сестричка, в смысле. Лет двадцать пять, наверное, девчонка ещё. Волосы рыжие, конопушки на носу и скулах, голубые глаза и пухленькие губки. Она от усердия прикусывает нижнюю, занимаясь капельницей.
Эх, где мои семнадцать лет! Так вообще-то вот они… Как раз семнадцать и есть наверное. Сестра возится, склонившись надо мной, а я беззастенчиво разглядываю сочные округлости, рвущиеся из выреза её халата.
— А вас как зовут? — спрашиваю я.
— Татьяна Михайловна, — отвечает она и выпрямляется. — Так, всё. Готово. Больше чтобы не вставал. Ясно?
— А если в туалет?
— Вон судно под кроватью.
— Так я сам не справлюсь.
— Справишься, коль припрёт, — строго бросает она. — Товарищ милиционер, сами видите, малость не в уме хулиган ваш. Так что давайте, максимально десять минут, а то с меня доктор шкуру спустит.
Хулиган? А вот
