— Зачем пешком? — хохотнул сидящий напротив Макарыч. — Вон он, танчик наш. Совсем как новенький. И внутри всё ладненько. Боезапас под завязку, приборчики всякие, рации, туда-сюда. Тоже, видать, "вспомнил", хм, лучшее из той жизни.
Лейтенант присмотрелся. Действительно, возле правого ската лощины стоял танк. Легкий Т-70, не замеченный поначалу в связи с темнотой.
Сержант же тем временем чуть привстал и гаркнул во весь голос:
— Эй, бойцы! Ну-ка давайте сюда. Оба. По-быстрому.
От склона оврага, позвякивая снаряжением, отделились две тени и бросились выполнять полученную команду. Подбежав, они застыли перед сидящим Винарским по стойке "смирно", потешно вытягивая шеи в попытке посмотреть на него "снизу-вверх".
— М-да. Ну чисто дезертиры какие, — неодобрительно пробурчал Барабаш. — Ремни висят, подсумки болтаются, оружием громыхают. Красноармейцы, мать вашу. Шашку мою куда дел!? — рявкнул он на Синицына. Боец, съежившийся под грозным взглядом мехвода, в ответ лишь виновато пожал плечами, не представляя, как правильно реагировать на все эти не совсем справедливые, но, в принципе, не лишенные логики упреки.
— Да ладно тебе, Макарыч, — улыбнулся сержант, поднимаясь с земли. — Парень молодец, в бою не струсил, а это главное. В общем, давайте грузиться, мужики. Отстающих не ждем…
* * *
— Блин! Ни хрена не видно, — раздраженно пробормотал Винарский, прильнув к прицелу, вглядываясь в темноту за бортом легкого танка.
— Ты прибор-то включи, — со смешком отозвался Макарыч. — Забыл ведь небось?
— Точно! — спохватился сержант. — Совсем забыл.
Едва слышно щелкнул тумблер. Панорамная сетка расцвела яркими и не очень пятнами серовато-призрачного сияния, мягкими полутонами силуэтов, теней, строчками встроенного в прибор дальномера. Видимость теперь была, как днем. Ну или почти как днем.
Переместившись к командирскому перископу, Винарский включил второй тепловизор и, осмотревшись, спросил самого себя:
— Интересно, как там наши? Никто не отстал?
— Все здесь, — хрипловатый голос в наушниках развеял опасения танкиста, но всё же заставил остановить машину и высунуться наружу.
Откинулась тяжелая крышка. Сержант, облаченный в подаренный лейтенантом Клёновой бронежилет, с трудом протиснулся в люк и окинул взглядом окрестности. Чернота вечера или, скорее, ночи, теперь казалась не такой уж и черной. Поднимающиеся время от времени и зависающие над полем боя осветительные ракеты, а также зарево пожаров, полыхающих в районе хутора и еще дальше к востоку, отражались неясными бликами на склонах оврага, траве, кустах, на стелющемся по земле мареве.
Жарко. Однако пить пока не хотелось. Да и воды во флягах почти не оставалось. Там, в будущем, где живительная влага текла чуть ли не из каждого крана, только рычажок поверни, про нее как-то не вспоминали, а вот здесь, в сухой и жаркой степи… Впрочем, сейчас это было не важно. Главным было то, что никто никуда не исчез, с брони не свалился. Ни Марик, ни Гриша, ни лейтенант. Последний сидел, нахохлившись, прямо за башней, одной рукой вцепившись в монтажный крюк, другой сжимая трубу неведомого современникам "чудо-оружия" — безоткатного РПГ с активной боевой частью.
— Ну что, парни, повоюем? Покажем фрицам кузькину мать? — хищно оскалившись, прорычал танкист.
— А то! — весело отозвался Синицын, расположившийся дальше всех, возле пышущей жаром радиаторной решетки.
— Тогда давай спешиваться. До цели всего ничего, так что перед танком пойдете, пока выезд какой не обозначится. А ты, Макарыч, люк приоткрой, чтоб не наехать ненароком на наших "десантников".
— Да открыл уже, — недовольно проворчал Барабаш. — Пожалели, блин, для меня такой же приблуды с ночнушкой. Колупайся теперь по кочкам. Как крот, вслепую.
— Ничего-ничего, — подбодрил сержант мехвода. — Ты, главное, меня слушай, и всё будет абгемахт.
Бойцы осторожно сползли с брони, стараясь в потемках не зацепиться за какой-нибудь выпирающий штырь или огрызок скобы, не слишком приметный, копеечного размера, но по закону подлости норовящий ухватить за одежду в самый неподходящий момент. А то и не за одежду, а за кое-что более важное. Например, за ремень автомата, что висел на плече у Синицына. Или за кобуру лейтенанта, да так, что тот даже не заметил, как оторвалась застежка клапана. Клапана потертого оружейного хранилища из свиной кожи, в котором покоился готовый к бою ТТ.
Больше всех при спешивании "повезло" Кацнельсону. Нет, он не выронил винтовку. Каска, ремень и подсумки тоже не пострадали. Пострадали только штаны. Почти новые. Разорвавшись по шву в районе пятой точки. Чертыхнувшись, Марик попытался как-то приткнуть края, но когда это не удалось, лишь сплюнул и, не обращая внимания на гогочущего Синицына, потрусил вперед, обгоняя по ходу танк. Танк, двинувшийся вслед за бойцами. Медленно, с остановками ползущий по дну сухой балки в поисках выхода. Того, что вел наверх. В бой, в новую старую битву.
Выезд из лощины обнаружился совсем недалеко. Метрах в ста впереди. Как раз там, где несколько часов назад закончил свой боевой путь лейтенантский Як. Правда, крылатой машины на месте падения не оказалось — ее обломки перенеслись в 2015-й год. Оставив на память только широкую полосу перепаханной земли, обрушенный склон и… неожиданно удобный подъем из овражной теснины. Кочковатый, неровный, но вполне проходимый для легкого танка.
Первый участок насыпной "аппарели" бронированная машина проскочила почти играючи. Однако затем мягкий грунт стал постепенно проваливаться под узкими гусеницами, и обливающийся потом Макарыч, боясь загубить технику, сбросил газ и принялся осторожно работать лишь сцеплением и рычагами, не сбиваясь в разгон, с трудом удерживая себя от искушения что есть силы вдавить педаль в пол и рывком преодолеть оставшиеся метры дистанции. Так, ерзая из стороны в сторону, переваливаясь по-утиному, "семидесятка" с трудом, шаг за шагом, и продвигалась вперед, к желанной цели, к концу подъема.
Тяжелый отрезок закончился почти незаметно. Отозвавшись лишь шелестом травы под траками и облегченным выдохом мехвода:
— Фух, бляха-муха. Тридцать метров за пять минут. Лихач, едренть.
Повинуясь команде сержанта, Макарыч толкнул вперед рычаги и тяжело откинулся на спинку сиденья, утирая дрожащей рукой лоб, отлепляя от шеи намокший ворот линялой гимнастерки. Уставшая, такая же уставшая, как и мехвод, машина остановилась. Тихо урча моторами, готовясь к следующему броску. Возможно, последнему. Но, возможно, и самому главному в ее пропитанной маслом и порохом нелегкой машинной жизни. Наполненной лязгом шарниров, визгом снарядов, грохотом выстрелов и матом слившегося с ней экипажа. Тех, кто доверился ей. Тех, кого она должна защитить. Обязана. Любой ценой. Даже ценой собственной гибели. А иначе… иначе лучше бы она и не появлялась на свет, оставаясь простым куском железной руды, навечно впаянным в уральские скалы. Забытой всеми. Забытой навсегда. Это машина с бортовым номером "236" знала совершенно точно.
