– А тут кругом одна бессмыслица, – Эйтор тяжело опустился на скрипящее кожаное кресло в виде куба по ту сторону стеклянного столика.
– Неважно. Хочешь посмотреть запись еще раз и сказать мне, что она ненастоящая?
– Может, ошибка со временем?
– Можешь спросить всю мою съемочную группу. В тот момент они курили травку у меня на крыше.
– Слушай, если твой злой близнец так открыто и нагло засветился на камеру, то зачем он маскировался в террейру?
– А я не знаю. Может, это была не она. Может, в игре участвует еще кто-то. Но я все выясню. – Марселина покрутила в ладонях кофейную чашку. – Думаешь, у меня есть злой близнец? Думаешь, моя мать… да, у нее была блестящая карьера – она была королевой Бейжа-Флор – и я всегда чувствовала, что стесняю ее. Может, она… нет. Даже когда дела были совсем плохи.
Но такой вариант, конечно, привлекал своей архетипичностью: близнецы, разлученные при рождении, одна вращается среди неоновых огней и блесток Копакабаны, а вторая выросла во мраке и голоде и теперь явилась заявить свои права. Кажется, Марселина видела подобный сюжет в каком-то телесериале.
– Спроси ее, – сказал Эйтор.
То ли кофе, то ли психотерапевтическая расстановка кресел, то ли звенящее понимание того, что тебя, наконец, слушает настоящий друг, то ли его вопрос – но картинка вдруг разлетелась на бриллиантовые осколки. Внезапно лицо в кадре, газеты, разбросанные по полу обрели простоту и ясность. Разумеется, не было никакой Марселины, сотканной из сгустков аше, перемещающихся между морру. Нет никакой магии ни на холмах, ни в городе. Мрачная философия Эйтора не допускала существования волшебства в этом мире. Никаких духов, Саси Перере, зловещих двойников и параллельных вселенных. Просто всплыла старая семейная тайна. Но вы не знаете Марселину Хоффман. Она занимается капоэйрой, она побеждает умненьких мальчиков с помощью жейту и малисии, она – маландра.
В полночь Марселина вытащила одежду из сушилки Эйтора – его уборщица верила в прачечную по понедельникам, а у самого Эйтора спрашивать было бесполезно, бытовая техника его ненавидела. Он даже микроволновкой не научился толком пользоваться, а духовку совершенно точно никогда не открывал. Джинсы стали тесными и жесткими, Марселина с трудом протиснула ноги в штанины, топ чрезмерно облегал тело, туфли все еще были сырыми, а стельки – грязными. Она повесила сумочку на плечо.
– Куда ты пойдешь?
– Куда-нибудь. Не домой.
– А как ты дашь мне знать, что у тебя все получилось?
– Ты узнаешь. – Она встала на цыпочки, чтобы поцеловать Эйтора, этого немолодого вечно брюзжащего великана, похожего на медведя. Так просто было бы остаться среди книг и минималистских кожаных кресел, среди соблазнительных нарядов для эротических игр, так просто броситься к нему и зарыться в его громаде и глубине. Так рискованно. В круге капоэйры безопасности не жди, пока под ним скрывается какая-то тайна..
– А как именно ты собираешься задать вопрос матери? «Мам, у меня есть сестра-близнец, от которой ты отказалась при рождении»?
«Блэкберри» Эйтора чирикнул. Не в первый раз их секс прерывала новостная лента. Марселина почувствовала, как Эйтор напрягся, как его мускулы налились броней.
– Что такое, большой медведь?
– Тот парень, к которому ты ездила в террейру.
– Бенса Бенту?
– Он найден мертвым. Убит. Его этой ночью разрезали на куски. – Эйтор прижал ее к себе – сильные и нежные объятия сильного мужчины, который может ненароком раздавить.
– Будь осторожна. Очень-очень осторожна.
* * *
Шляпа чем-то напоминала огромный перевернутый ботинок, чья подошва доходила до висков, а каблук – массивный, в кубинском стиле – казался смелым хохолком. Марселина взяла ее в руки чуть ли не с благоговением.
– Давай примерь, – настаивал Витор, его лицо сияло серебром.
Марселина чуть было не рассмеялась, заметив свое отражение в длинном зеркале, уперла руки в боки, принялась принимать соблазнительные позы в духе Кармен Миранды, надувая губы. Чмок. Но потом освещение резко изменилось, как часто бывало в этом старом театре снов, и в светотени она увидела ту Марселину Хоффман, о которой мечтала ее мать: из темных глубин зеркала на нее смотрела любимица Копакабаны, похожая на серебристого и напудренного ночного мотылька. Марселина вздрогнула и сдернула шляпу, но солнце все сильнее пробивалось сквозь стеклянную крышу, и в отслаивавшемся серебре она неожиданно увидела пару серебряных крыльев, броню серебряных мышц на груди и животе, а вместо лица одутловатую детскую маску из китайского фарфора с темными провалами глаз, словно из фильма ужасов.
– Это… – поинтересовалась она.
– Другая Бразилия, – сказал Витор. – Разбирали декорации после съемок, все в ужасной суматохе, кто-то перепутал, и все доставили сюда.
Витор принадлежал к тому поколению, чьи обязанности не ограничивались альтернативной семьей, он все еще чтил традицию кариока, мог дать кров и пиво на ночь или на год, причем без лишних вопросов. Он распахнул перед Марселиной двери своего маленького магазина, торгующего всяким китчем, надул матрас в кладовке, набитой коробками со старыми киножурналами и расписаниями футбольных матчей. Когда Хоффман спросила, есть ли такое место, откуда она сможет незаметно понаблюдать за своим домом, Витор без слов открыл дверь в дальнем углу кухни и поманил туда, где до сих пор сохранилась подлинная магия Рио. Марселине всегда было интересно, где Витор находит свои сокровища в стиле ар-деко, которые так идеально украсили интерьеры в программе «Китчевые мрази». Его жилище со странными пропорциями, непрактичными комнатами, странными лестницами и внутренними балконами оказалось переделанным фойе забытого кинотеатра, шкатулкой с драгоценностями из 1940-х, задыхавшейся в дешевых тесных кварталах, словно лесное дерево в лианах. Под сводчатым потолком умирали старые фильмы. Реквизит, декорации кафешек и домов, осветительное оборудование, костюмы, целый истребитель времен Второй мировой, куски океанского лайнера были свалены тут в кучу.
– Они просто складировали все здесь на случай, если снова понадобится, – рассказывал Витор, ведя Марселину наверх в галерею. – А потом двери заперли, и все ушли, позабыли об этом месте, пока я не наткнулся на упоминания о нем в архивах. Аккуратнее, тут мокро, протекло все.
«Хороший материал для шоу, только идею надо оформить», – подумала Марселина, и мысль показалась ей такой приземленной, такой нормальной, в ней крылась неизбежная правда обыденности. Солнце по-прежнему поднималось в небо, Иисус стоял на горе. Теперь, отложив сюрреалистический головной убор в виде туфли, она снова вскрикнула: на полистироловой голове, которую Марселина раньше не заметила, красовалась настоящая шляпа с фруктами, хотя восковые ананасы и бананы изрядно запылились.
