«В жизни всегда есть место новым ощущениям», — подумалось ему, и эта элегическая мысль показалась на редкость неуместной здесь и сейчас, среди земли и обломков, в россыпях гильз и окружении множества трупов.
— Командир, вот кому и зачем все это нужно?
Несколько мгновений Уильям с недоумением смотрел на спросившего. Такой вопрос он мог ожидать от кого угодно: вдумчивого австралийца Беннетта, мрачно-пессимистичного Галлоуэя, упокой Господь его душу. Только не от бесшабашного и простого, как топор, Шейна, любителя подраться, хлопнуть кувшин ликера и вспомнить пару историй, всегда начинавшихся одинаково: «Вот знал я одного парня…»
— Как тебе сказать… — начал Дрегер и запнулся, обнаружив, что на него смотрит почти весь взвод, все, кто оказался поблизости и услышал вопрос Дайманта.
Танки ощутимо приблизились, теперь их можно было увидеть невооруженным взглядом — серые угловатые громадины, формой почему-то напоминающие обувные коробки. Пехота растянулась в редкую цепь между танками, по крайней мере на части крошечных солдатиков были синие мундиры — французы. Сквозь шум моторов стало слышно специфическое лязганье гусеничных цепей.
— Это новый мир, друг мой, — неожиданно для самого себя произнес Уильям, делясь сокровенным, теми мыслями, что сам давным-давно обдумывал, задаваясь тем же самым вопросом: кому и зачем все это нужно. — Так всегда бывает, когда люди больше не хотят и не могут договариваться, когда уже никто не помнит, что такое улица вдов и как воняет объеденный крысами труп, хорошо прожаренный на летнем солнце. Тогда все берутся за оружие, сначала осторожно, потом покрепче, а потом в полную силу. Начинается новая большая война. Старый мир заканчивается, и новый появляется на свет из смерти и разрушения… Считай это все родами, ребенок тоже рождается в крови и боли.
— Дерьмовые получаются роды, — сплюнул один из баррикадиров. — Лучше бы все эти чертовы короли, министры и прочая сволочь сами решали свои договоры. Выходили бы как в цирке — на арену в спортивных трусах с дубинками, кто проломит башку противнику, тот и победил.
— Новый мир… — задумчиво повторил Шейн, необычно серьезный и сдержанный. — Хорошо получилось, мне нравится. Надо будет подсказать какому-нибудь газетчику, они любят, чтобы красиво и со смыслом…
Американец щелкнул затвором дробовика, проверяя его ход, вставил патрон и закончил:
— Может быть, из этого бардака получится действительно новый, хороший мир. Только вряд ли.
Гулко забухали минометы на территории, занятой Антантой, в воздухе загудели мины.
— Головы ниже! — приказал Дрегер, и неожиданно его слова утонули в слитном реве множества глоток — волна атакующих «штосструппенов» разом выплеснулась из окопов, чтобы захлестнуть крошечный гарнизон осажденных «кротов». Их было много, казалось, целые сотни разъяренных бошей набегают со всех сторон, с оружием наперевес и яростной решимостью на перекошенных лицах. На мгновение лейтенант почувствовал невольное уважение к неизвестному командиру немцев — требовалось настоящее искусство, чтобы подготовить такую внезапную атаку. И безумная храбрость, чтобы решиться на нее в преддверии штурма сил Антанты. К уважению прибавилась весомая толика гордости — значит, взвод казался бошам слишком опасным, чтобы оставить его без внимания.
В следующий момент чувства растворились в огне боевой ярости, затопившей все существо Дрегера.
— Бей их! — рявкнул во все горло лейтенант. — Бей!
К исходу третьего часа сражения Рош даже перестал молиться. У него не осталось сил на связные мысли, а тело словно разламывалось на части. Казалось, «слонобой» прибавляет не менее килограмма веса с каждым выстрелом, а амортизатор уже не спасал от ударов отдачи.
Достать патрон, перезарядить, выстрелить. И снова, и снова. Среди «истребителей танков», вооруженных «Т-геверами» бытовала ехидная, но точная шутка: «Сколько раз из него можно выстрелить? Дважды: один раз — с правого плеча и один раз — с левого». Но Рош продолжал огонь.
Обычно расчет «клепальщика» составлял два человека, стреляющих по очереди. Напарника у бразильца не было, но тем не менее в этот день его сопровождала истинно королевская свита — группа поддержки в пять человек, лично отобранных лейтенантом и самим стрелком, — для охраны и поддержки. Франциск полностью положился на них и действовал без оглядки на охрану, предоставив спутникам действовать по своему усмотрению.
Подбить — по-настоящему повредить, а не просто попасть — танк очень трудно. Машина велика, плотность механизмов достаточно низкая, а пуля чудовищного для простого пехотинца калибра обладает ничтожным заброневым воздействием. Рош не обманывался относительно своей значимости для обороны от броневых сил. Но сегодня словно сам архангел Михаил коснулся его огненным перстом, удесятеряя силы стрелка и умножая мощь оружия. Боль от отдачи, уставшие руки, слезящиеся от напряжения глаза — все это воспринималось отстраненно, словно через преграду. Никто не поверил бы, что человек способен вести огонь из «гевера» в таком темпе и с такой точностью, но Рош даже не задумывался о том, что творит легенду.
Достать патрон, перезарядить, выстрелить. И вновь немеющие пальцы чувствуют тепло гладкой гильзы очередного патрона.
Атакующие отнеслись к немецкому гарнизону с должной серьезностью, выделив немалые силы, но саму атаку организовали странно, даже нерешительно. Коробки тяжелых танков — три или четыре штуки — остановились в отдалении, поливая позиции неприцельным пулеметным огнем, пехота также залегла. Вперед, в промежутки между танками, выдвинулись машины, о которых немцы много слышали, но до сих пор не видели в деле. Странные, похожие на обычные, только сильно похудевшие «Рено» без башни, гусеничные танкетки[103] устремились на батальон Хеймана. Большие ведущие колеса походили на огромные глаза насекомого, а узкие гусеничные ленты мелькали траками, как лапки многоножек, разбрасывая рыхлую землю. Шустрые машины, похожие на огромных жуков, деловито огибали провалы воронок, лавировали между столбами и бетонными надолбами. Время от времени, с коротких остановок, они выпускали одну-две пулеметные очереди, скорее для устрашения, чем для реального ущерба.
Стрелять по танкеткам было гораздо проще, чем по обычным «Маркам» или даже «Уиппетам» — маленькие машины не могли преодолевать значимые препятствия, выбирая обходные пути и удлиняя маршрут. Да и бронированы были скорее символически. Строго говоря, Рош не столько подбивал сами «трехтонники», сколько пугал экипажи, чувствующие себя очень неуютно в жестяных банках, которые пробивались хорошо навазелиненным пальцем. Но три танкетки — невероятный результат для одного стрелка — уже замерли неподвижно, а остальные, судя по все более удлиняющимся петлям, которые они выписывали, совершенно не горели желанием продолжать наступление.
