— Максим Александрович, ну етить же твою кочерыжку, через пень-колоду и внахлест! — воскликнул Вилко, появившийся словно из ниоткуда. — Все б тебе, ёкарный бабай, игрушечки! А я — ищи его по всему корпусу, растудыть тебя чихвостить.
— Что такое, Арсений Тарасович? — поинтересовался Хальсен, отрываясь от жутко увлекательной беседы о сравнительных достоинствах и недостатках двигателя КВ по отношению к двигателю Pz-IV с наглядной демонстрацией устройства последнего. — Случилось чего?
— Пока нет, но ежели ты в ближайшие полчаса не окажешься в своем батальоне, то непременно случиться. — ответил майор. — Прошла информация, что в бригаду едет с инспекцией Гудериан. А что вы там такое интересное разглядываете?
Батальонный комиссар начал карабкаться на борт танка.
Час спустя в расположении батальона остановился «Хорьх», откуда выбрался мужчина в форме генерал-лейтенанта танковых войск, закурил, и минут пять наблюдал за двумя советскими и одним немецким танкистом, что-то горячо обсуждающими у открытого моторного отсека Pz-III и совершенно не обращающих внимание на окружающую действительность.
— А я говорю, это полная ерунда! — Вилко, как выяснилось, худо-бедно мог связать несколько слов на немецком. — У нас этого конструктора лет на пятнадцать в лагеря отправили бы, за вредительство.
— Но ведь создателя Т-35 не отправили! — парировал Бейттель.
— Ты наши линкоры, Андрюша, не трогай! — возмутился комиссар и предупреждающе помахал перед лицом немца пальцем. — Вон, Максим Александрович на нем даже на таран японца ходил, и ничего! Раздавил как консервную банку.
— Кхе-гм. Я вас ни от чего не отвлекаю? — раздался неподалеку спокойный мужской голос.
Все трое повернулись к автору фразы, чтобы немедленно послать по матушке — а нечего лезть с идиотскими вопросами, когда спорят три боевых офицера, — и вытянулись по стойке смирно где стояли.
— Капитан Бейттель, если не ошибаюсь. — задумчиво произнес генерал-лейтенант. — Я вижу, вы уже нашли общий язык с нашими советскими камрадами. Похвально, похвально… Что вы там такое обсуждаете?
Следующие полчаса Вилко до хрипоты спорил с Гудерианом, доказывая командиру корпуса, что кроме оптики в немецких танках нет ничего хорошего вообще, а Хальсен и Бейттель тихо офигевали от такой непосредственности.
Что по поводу этой беседы впоследствии сказал Бохайскому командир бригады, и как эту информацию, творчески дополнив, довел до Вилко Егор Михайлович, истории доподлинно неизвестно, но, видимо, цензурными там были только междометия.
В любом случае, и батальонного комиссара, и Хальсена, так загрузили парко-хозяйственной деятельностью по их ротам, что нанести Бейттелю повторный визит Макс Александр смог только сегодня.
И вот, едва лишь Хальсен успел перекинуться несколькими словами со своим германским коллегой…
— Видал я эти доннерветеры, ерунда первостатейная, а не тяжелый танк. — раздался за спиной Макса голос Вилко.
— Откуда он все время появляется? — пробормотал Бейттель, бледнея. — Это не человек, это дьявол.
— Хуже. — тихо, чтобы не услышал комиссар, ответил Хальсен. — Он hohol.
На подступах к г. Буйон
11 мая 1940 г., около семнадцати часов вечера
Батальон Бейттеля находился в авангарде 1-й танковой дивизии. Все три танковых батальона, приданные ему в укрепление гаубицы 75-го артиллерийского полка и мотострелки из 67-го пехотного полка до недавнего времени стремительно продвигались по двум прекрасным шоссе, ведущим к Буйону. Война шла уже второй день.
9 мая, во второй половине дня, в 13 часов 30 минут, в корпусе прозвучал сигнал боевой тревоги. Андреас в это время как раз находился в офицерском клубе, где играл в покер с Вилко.
— Пас. — произнес тот, бросая карты на стол. — Пошли по своим частям, кажется война, которой столь долго пытались избежать большевики, началась.
Бейттель облегченно вздохнул и забрал выигрыш. Этот русский комиссар или был удачлив, как Бог, или жульничал как Дьявол. За последний месяц он успел ободрать как липку половину офицеров 1-ой танковой дивизии, в составе которой должна была наступать 14-я ттбр РККА. Однако же, не пойманный — не вор, а изловить майора на шулерстве пока никто не смог, хотя подозрения были.
Бохайский, который не подозревал, а точно знал, что Вилко жульничает, попытался сделать ему внушение, на что Арсений Тарасович с совершенно невозмутимым видом заявил: «Не жульничаю, а добываю валюту для Советского государства. Мне ж ее, когда вернемся, надо будет в казну сдать». Крыть комбату было нечем, и он просто махнул рукой, да попросил батальонного комиссара не слишком зарываться, и хоть изредка проигрывать.
— Ну ты, Егор Михайлович, прямо таки обижаешь. — ответил Вилко. — Я ж до Харькова служил в Одессе.
Правда Бейттелю он позволил взять выигрыш не оттого, что пришло время очередной раз продуть партию, а потому что валюта-валютой, а война ждать не станет.
Наступление началось на следующий день. 10 мая в 5 часов 35 минут 1-я танковая дивизия, сосредоточенная в районе Валлендорфа, перешла люксембургскую границу у Мартеланж. Авангард дивизии прорвал пограничные укрепления, установил связь с воздушным десантом полка «Великая Германия»,[47] однако пройти по Бельгии на значительное расстояние ему не удалось — сволочные бельгийцы повзрывали дороги. Разрушенные участки дорог в условиях гористой местности обойти было совершенно невозможно, так что саперы всю ночь занимались их ремонтом. Тем временем 2-я танковая дивизия вела бои за Стреншан, 10-я танковая дивизия продвигалась через Абэ-ла-Нев навстречу 2-ой кавалерийской и 3-ей колониальной пехотной дивизии французов.
11 мая, во второй половине дня, Вермахтом были преодолены заминированные участки вдоль бельгийской границы. К середине дня и 1-я танковая дивизия вновь начала наступление на укрепленные позиции, возведенные по обе стороны Нешато. Противостоять ей выпало арденнскими егерями из бельгийских пограничных войск и французской кавалерии.
Долго сопротивляться идущим в первом дивизионе немецким и советским танкам они оказались не в состоянии, и после коротких боев, с небольшими потерями, позиции обороняющихся были прорваны и Нешато взят. Генерал Кирхнер немедленно организовала преследование, захватил Бертри и начал движение в сторону Буйона, где окопались французы.
Тем временем 2-я танковая дивизия взяла Либрамон.
— Кёльн, я Гамбург, прием. — раздалось из рации командирской машины.
— Кёльн на связи, Гамбург, прием. — отозвался Бейттель.
