Охренев от обилия непонятных слов Мищук вытаращил глаза, но переспрашивать не рискнул и покорно ушел в хату. Глядя в его спину, я только зубы сцепил. Эх, мужик, мужик! Ну чем же ты думал, когда подписался АКовцам помогать? У тебя ведь на шее целая толпа народу сидит... И что они потом делать станут, когда основного работника земетут? Мля! А ведь заметут, однозначно! Как не крути – пособничество врагу в полный рост прослеживается... И от этого не отвертеться...
Хотя... Я задумался – ведь все зависит от первопричины. Если он "москалей" всеми фибрами ненавидит, это одно. Идейный враг и детей в ненависти воспитает. Но Ганбовский говорил, что руководитель операции остановился на хуторе, потому что там его родственник живет. У деревенских, родственные связи очень сильны и, конечно же, отказать ему, даже понимая всю опасность своего деяния, Тарас просто не мог. Если так, то...Хм... Сталин в свое время убийц и предателей целыми народностями помиловал, исходя именно из той причины, чтобы не лишать семью кормильца. Мне до Виссарионыча далеко, но с Мищуком, когда все закончится, я еще поговорю. Может и получится отмазать. Жалко этого основательного мужика, честно говоря. Вон, в хате даже стульев нет – на лавках сидят, а если кормильца арестуют, то пацаны хозяйство не вытянут. И пойдет семья Мищуков по миру...
Ладно, с ним позже разберемся, а сейчас взглянув на часы, я удовлетворенно улыбнулся – пятнадцать минут, как с куста! И пока записями заниматься буду, еще минут двадцать, а то и больше, людей возле себя удержать смогу, без всяких подозрений. Пока я все это обдумывал, наконец вернулся хозяин, который принес документы. Причем, не стопкой, а завернутые в платки. Осторожно положив их на капот джипа, Мищук показав пальцем, пояснил:
– Вот здесь на взрослых, а здесь на детей документы.
И вид этих бумаг, завернутых с деревенской основательностью в выцветшие платочки, меня продрало до копчика. Повернувшись к Марату, я скомандовал:
– Сапармурадов, займись!
Шах удивившись изменению сценария вопросительно посмотрел на меня, но я только подтверждающее кивнул и ухватив хозяина за локоть, тихо сказал:
– Отойдем в сторонку. Разговор есть.
Тот настороженно вскинулся, но потом, обмякнув, двинул в ту сторону, куда я его подтолкнул. Отойдя шагов на двадцать от его домашних, я остановился и, вытащив пачку сигарет, предложил:
– Закуришь?
Тарас несколько секунд разглядывал предложенное курево, после чего, усмехнувшись в усы, вытянул сигарету.
– Спасибо, пан офицер.
Прикурив от его "катюши" мы какое-то время молча пускали дым, а потом я, глянув в сторону ГаЗона, к которому по одному подходил народ, сказал:
– А теперь слушая меня, Тарас Богданович и слушай внимательно. Только не дергайся, а то я вынужден буду тебя пристрелить. И если начнется стрельба, то могут пострадать твои родственники. А ведь именно из-за них я с тобой сейчас разговариваю.
После этих слов, Мищук насупился и спросил:
– А что случилось, пан офицер? За что меня стрелять?
– За идиотизм. Если у тебя хватило мозгов подвергнуть такой опасности свою семью, то кроме как идиотом, тебя назвать тяжело. Вижу ты не понимаешь... Точнее делаешь вид что не понимаешь, но я тебя козла такого, наставлю на путь истинный! Почему о дальнейшей жизни твоих домашних, должен заботится советский офицер из контрразведки? А? А ты мудак такой на них положил с прибором! Не дергайся, я предупреждал!
Тарас который услышав про семью сначала выпрямился, после моих слов опять ссутулился и поинтересовался:
– Да что случилось?
– А случилось то, что сейчас этот хутор окружен войсками НКВД. Догадываешься почему? Да потому что здесь находятся польские диверсанты. Во главе с вашим родственничком. Так вот теперь сам прикинь, что станет с тобой и твоими родными после того, как начнется штурм. Не дергайся!!
Это я на всякий случай добавил, так как Мищук и не думал трепыхаться. Он только уронил недокуренную сигарету и теперь стоял, опустив голову. Окинув его взглядом, я продолжил:
– У тебя Тарас, еще есть шанс. "Невидимки" уже начали работу, но похоже, в дальних сараях пока никого не нашли. Вот у тебя и есть время, указать, где именно сидят поляки. Тогда боя не будет – будет молниеносный захват. И ты не пойдешь в тюрьму. И семья твоя не уйдет в ссылку. Я, как старший офицер НКВД, могу это гарантировать. За сотрудничество с органами и помощь в поимке преступников, все грехи аннулируются.
Оп-па! Поймав взгляд Мищука, я осекся. Мля... Что-то не то. В начале, он пересрал, а теперь вздохнул гораздо свободнее. Почему? Почему он не испугался предстоящей зачистки? В чем дело?! Разглядывая этого пейзанина, я напряженно размышлял, что произошло в эти секунды. Так... Я ему сказал, что мы знаем про поляков. Тарас струхнул. Потом, рассказал о предстоящей операции по поиску и он вздохнул облегченно. Так, так, так... Что же его настолько расслабило? Стоп! Это может быть в том случае, если он уверен, что мы их не найдем. Значит – или у него прямо на хуторе есть капитальный схрон, или поляков тут просто нет! Вот поэтому он так заблестел глазками. Ничего, сейчас его додавливать буду! Ехидно ухмыльнувшись, я дополнил свои слова:
– Сегодня утром, "невидимки", взяли первую половину этой группы. Слыхал про "невидимок"? То-то! Это тебе не даже не НКВД, эти шлепнут и, как звать не спросят! Так вот, в "схроне", что возле болота, вон там – мотнув подбородком, я указал направление – бойцы террор-группы арестовали польских диверсантов. И именно "языки" дали показания про тебя, твоего родственника и рассказали о задаче, которую они должны выполнить. А задача у них шикарная – ни много ни мало, а покушение на товарища Сталина! Так что Тарас Богданович сам понимаешь: особой разницы уже нет – здесь они прячутся, или где-то в другом месте. Хуторским, по любому – кирдык. А "кирдык" это значит – писец. На тебя есть показания и этого будет вполне достаточно для ареста всех хуторян. Дело-то какое – покушение на убийство самого ТОВАРИЩА СТАЛИНА! Поэтому, ты пойдешь к стенке, а твоих, что старше четырнадцати – по тюрьмам. Младших – в детдома. Вот и решай. Время еще есть. Минут пять, семь...
Ага! Проняло землепашца! Поняв, что при любом раскладе всю его семью подведут под монастырь, Мищук еще больше скукожился и глухо сказал, перейдя при этом на такой суржик, что мне пришлось поднапрячься, для быстрого внутримозгового перевода. Хотя интересовался он вполне очевидными вещами:
– А если я расскажу, где они прячутся, только меня арестуют? Семью не посадят?
Фу-ух... Шумно выдохнув и отбросив сигарету, я поинтересовался:
– Ты что – тупой? Две минуты назад, я тебе объяснил, что в случае сотрудничества с властью, никого ВООБЩЕ не тронут. И дал тебе слово офицера. Заметь – я ведь мог с тобой вообще не разговаривать. Отвлек бы внимание от разведчиков и даже если бы они ничего не нашли, всех людей с хутора один хрен увезли к чекистам. Но ведь, заговорил... Ты мне можешь не верить – просто жалко вас всех стало. Я ведь не упырь какой, а тоже человек. У тебя детки – мал мала меньше на шее сидят... Вот зло и взяло, что ты такой дурной...
