– Унтером, иногда взводом командовал. А что?
– В офицеры не взяли?
– Жесткости характера не хватило. Дослужился до кандидата, потом передумал. А тут и война кончилась… В принципе по производству военного времени могли дать лейтенанта. Но зачем? Я индивидуалист и разгильдяй. Не выйдет из меня военного…
– Смотри! – перебил меня Синклер. Я выглянул за бруствер. На гребне дюн выстроилась длинная цепь всадников. Даже на глаз их было не менее полутора-двух сотен.
– А вот и подкрепление, – пробормотал я упавшим голосом, – надеялся, что они задержатся… Из пустыни донеслись отголоски воинственных криков. Фигурки поднимали над головами винтовки и беспорядочно палили в воздух.
– Что они делают? – спросил Хеммет.
– Пугают нас. И заодно поднимают свой воинский дух. От цепочки отделился всадник и поскакал к лагерю, размахивая белым флагом.
– Неужели парламентер? – удивился я
– Наверное… Что делать будем?
– Подпустим ближе, – я слегка высунулся над бруствером и гаркнул, – не стрелять!
Подъехав метров на двадцать к окопам, парламентер остановился. К моему удивлению
это оказался не араб, а европеец, хотя и в восточной одежде. Похоже Ахмад набрал весьма разношерстную компанию.
– Что тебе? – переговоры взял на себя дю Понт. Мы с Хемметом вылезли из-за защищавшей нас груды мешков с песком, и подошли ближе. Из лазарета к нам подбежал Алан Лайвсли.
– Командир Ахмад прислал сказать, что если вы хотите сохранить свои жизни, то оставьте оружие и уходите. Он вас не тронет.
– А с чего мы должны ему верить?
– Если не уйдете – он перебьет всех.
– Не соглашайся, – прошептал Хеммет, – ничто не помешает ему спокойно вырезать нас в пустыне.
– Может попробовать как-нибудь вывести хотя бы женщин и раненых, – пробормотал Алан, – но боюсь, это не тот случай, когда законы джентльменской войны будут соблюдаться.
– Пусть твой Ахмад сам уходит откуда пришел, – с металлом в голосе ответил парламентеру дю Понт, – мы вправе делать, что считаем нужным и не какому-то проходимцу нам указывать.
– Командир велел передать, что он не пощадит отставшихся. И вы будете умирать очень страшно. Лучше уходите по хорошему…
– Передай этому бандиту, что его повесят. И всех вас тоже.
– Глупцы, – вышел из себя парламентер, – вы не увидите рассвета! Ахмад придет за вами и вы жестоко пожалеете о своем упрямстве!
– Я буду ждать с нетерпением, – усмехнулся дю Понт, – даже веревку намылю… Парламентер нахлестнул лошадь и ускакал к горизонту.
– Вы его явно разозлили, – заметил Алан, – думаете, это было разумно?
– А вы думаете, что степень его злобы хоть как-то повлияет на наши шансы? – пробурчал Хеммет, – они намерены перебить нас в любом случае.
– Еще как повлияет, – заметил дю Понт, – чем злее противник, тем сильнее он ошибается. Ближе к вечеру со стороны каменистой гряды появился отряд в сотню всадников и с криками и стрельбой поскакал в нашу сторону. Повторился утренний бой. С тем же результатом. Попав под огонь, всадники рассыпались и довольно быстро умчались назад, забрав раненых. Я отпустил рукоятку пулемета.
– Не нравится мне это…
– Почему? – удивился Хеммет, – все прошло как нельзя лучше, похоже на этот раз у нас никто даже ранен не был.
– Это-то меня и пугает. Они атаковали малыми силами и почти не стреляли.
– И?
– У меня есть сильное ощущение, что они просто оценивали наши возможности.
– Ахмад подставил своих людей под огонь только чтобы разведать наши силы?
– На войне как на войне… И мне это не нравится. Этот Ахмад, похоже, опасный противник, грамотный и жестокий. Ночью надо быть настороже.
– Ты думаешь, они попытаются напасть в темноте?
– На их месте я бы так и поступил. Единственное, что могло бы меня остановить – недисциплинированность бойцов, способных в неразберихе перестрелять друг друга. Либо разграбить лагерь, и втихаря разбежаться… Будем надеяться, что люди Ахмада не слишком хорошо вымуштрованы. Либо он слишком самонадеян, и захочет лично разобраться с оскорбившим его Гастоном. Всю ночь я бродил по лагерю, всматриваясь в бездонную тьму пустыни. Ахмад не напал. К утру я ненадолго забылся сном. Едва я смежил веки, как меня растолкал Хеммет.
– Что? Где?
– Ты просил разбудить, когда будет светать…
– Я только что заснул! Хотя… – я огляделся. Уже действительно начинало светать. Я выглянул за бруствер. Нежный свет встающего солнца скользил по песку, бросая глубокие темно-синие тени.
– Хеммет, дай-ка мне бинокль. Я внимательно обвел взглядом ближайшие дюны.
– Так я и думал… Я развернул пулемет и стал тщательно выставлять прицел.
– Что ты делаешь? – удивился Синклер, – там же никого нет.
– А ты присмотрись…
– Проклятье! – острый глаз охотника его не подвел, – они же совсем рядом!!
– Ахмад умен, его люди ночью подползли к лагерю, и теперь ждут сигнала к атаке. Я, наконец, справился с прицелом, передернул затвор и, нажав гашетку, медленно провел стволом слева направо. Хотя прошло много лет старые навыки сохранились – пули распахали песок, срезая кромки дюн и скользя вдоль их поверхности как раз там, где залегли выделенные Ахмадом бойцы.
Поняв, что их обнаружили, уцелевшие поднялись в атаку. Воздух наполнился криками и стрельбой. Наши часовые открыли шквальный огонь, к ним на помощь спешили
разбуженные стрельбой товарищи. А из ложбин между барханами выбегали все новые и новые бандиты. На этот раз они атаковали пешими. Кое-кому из них даже почти удалось добежать до наших траншей… Когда я отпустил гашетку, мои руки дрожали. Хеммет вытер пот, испачкав лоб оружейным маслом.
– Хорошо, что у нас есть пулемет, – пробормотал он. Остатки атакующих, осыпая нас проклятьями, отбегали к дюнам. Сняв куртку, я стянул бурнус, и достал из чемодана свежую рубашку.
– Что ты делаешь?
– Переодеваюсь в чистое…
– Зачем? Я поднял на него взгляд.
– Сейчас самое время, чтобы вся твоя жизнь промелькнула у тебя перед глазами. Потом будет некогда.
– Что ты такое говоришь?
– Если Ахмад не идиот, а он не идиот, то подползавшие головорезы должны были лишь навязать нам рукопашную, позволив коннице беспрепятственно подойти к лагерю. Мы смешали его планы, вынудив пехоту атаковать раньше времени и без поддержки. А это значит, что сейчас на нас ударят основные силы…
– Мы отобьемся!
– Посмотри сколько у нас осталось патронов. И учти, что Ахмад привел сюда если не всех своих людей, то минимум три – четыре сотни.
– Но не может же все вот так кончиться!
– Извини за банальность, но ты собрался жить вечно, Хеммет?
– Проклятье… Я должен был кое-что сказать Ортенсии! Они же ее пощадят? Я молча посмотрел ему в глаза.
– Скажи мне правду, Танкред!
– Есть шанс, что ее продадут в гарем нубийскому султану…
– Нет! Только не это!
– По крайней мере, она хотя бы останется жива. Поверь Хеммет, это само по себе уже большой плюс.
– Я не могу этого допустить, Танкред! Я должен быть с ней…
– Пока у нас еще остаются патроны для пулемета, ты будешь защищать ее здесь. Потом – делай, что считаешь нужным. Через гребень дюн перевалила и потекла к нам живая река. Похоже, их было куда больше трех сотен. Я снова взялся за затвор. Какой-то едва слышный посторонний звук достиг моего слуха. Мне отчего-то стало не по себе.
– Как же их много… – прошептал Хеммет, – но почему они так беспорядочно бегут в атаку? Первый снаряд разорвался в нескольких сотнях метров от лагеря.
– Откуда у них пушки!!! – Синклер побледнел, – и что это за лязг? Я не ответил. Я уже понял, что это за лязг и откуда шум моторов. И мне стало жутко… Я понимал, что этого не может быть, но мои глаза и уши настойчиво твердили обратное. Первый танк выполз на гребень и, стрекоча пулеметами, покатился за беспорядочно удиравшим воинством Ахмада. За ним появились второй и третий, чуть поодаль клубилась пыль, выдавая четвертый. Разбрасывая гусеницами песок, машины продвигались мимо лагеря. За ними группами бежали фигурки в защитной униформе. На танковых бортах синели изображения пиковых и червонных тузов и пестрели щиты с эмблемами. Мы с Хемметом как завороженные молча смотрели на разворачивавшуюся перед нами картину. С другой стороны из-за дюн вылетела еще одна конная лава и помчалась наперерез отступавшим. В утреннем свете заполыхали блики на поднятых клинках сабель, и донеслось едва слышное с такого расстояния улюлюканье. Танки притормозили и повернули к лагерю. Пехотные цепи продолжали бежать, отрезая лагерь от склубившихся на склоне дюн кавалеристов.
– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил Хеммет.
– Ничего, – честно признался я. Головной танк подполз к нашим импровизированным укреплениям. Над башней полоскался на ветру красный треугольный флажок с белой полосой. Люк с гулким ударом распахнулся, и оттуда высунулась голова в кожаном шлеме и стрекозиных очках. Откинулась боковая дверца, и показался второй шлем.
