А что?
— Вот так надо, — вытащил на себя шток подсоса казак. — Теперь заводите!
К счастью, аккумулятор не успел сесть от вынужденного безделья, и после того, как стартер несколько раз провернул коленвал, мотор забурчал.
— Вот и славно, — улыбнулся во весь рот Семен. — Не придется ручку крутить…
Подождав, когда двигатель немного прогреется, Колычев выжал сцепление и включил заднюю скорость. Мотор взревел, и тяжело нагруженный грузовик, попятившись из своего убежища, выбрался, наконец, на свободу.
— Март, где ты? — тут же зазвучал в голове встревоженный голос командира.
— Командир, я здесь! — поспешил отозваться пилот, отметив про себя, что горная толща гасит сигнал «сферы».
— Слава Богу, ты жив. Почему молчал?
— Груз доставали из штрека. Все в порядке. Можно забирать!
— Что, больше некому было? — Март буквально почувствовал охватившее опекуна бешенство.
— Так получилось, — с извиняющимся видом отозвался он.
— Ладно. Потом поговорим. Кстати, штреки не имеют выход на поверхность. Так что это штольня.
— Буду знать, — улыбнулся Колычев. — Кстати, командир. Я пока лагерь обследовал, видел пару цистерн с авиакеросином и бочки с маслом. Если вы их не раздолбали, то…
— Хорошо бы, но нет. Рисковать ради топлива я не стану. Выводи машину и будем грузиться.
МАЗ, дымя выхлопом, вкатился по аппарели в трюм, следом прошли казаки и штурмовики, увешанные трофейным оружием, многие тащили ящики с патронами, гранатами, а хозяйственный Горыня умудрился даже приволочь те самые зенитные орудия и несколько станковых пулеметов.
Скорость, с которой рейдеры и казаки умудрились собрать практически все ценное, поразила Марта до глубины души. «Сильны, бродяги! Однако, погостили и хватит. Домой, пора домой!»
[1] Московский Автомобильный Завод братьев Рябушинских. Получил новое название после того, как продукцию не слишком благозвучно прозвали «Заборами» или «Зебрами».
Медотсек или, как его иногда по старой памяти называли, корабельный лазарет — место весьма спокойное. Его обитатели не стоят на вахтах и не участвуют в десантах. Во всяком случае, до тех пор, пока доктор не признает своего пациента здоровым. И вот в этом и была загвоздка. Отставной абордажник Вахрамеев себя больным не считал. Правда, и здоровым его было не назвать, но все же хромота — не триппер. Кое на что годился и он. Однако приходится лежать на узкой кушетке и получать… черт его знает, что получать.
Доктор Крылов, когда целительством занимается, сам на себя не похож. Бледный, будто покойник, только глаза горят словно у одержимого. А как взглянет ими — мороз по коже. И крестник рядом сидит, непонятно зачем. Правда, этот хоть спокоен и даже как-то благостен. Ровно святой угодник на иконе…
— Как вы себя чувствуете, Игнатий Васильевич? — срывающимся голосом спросил врач.
— А чего мне сделается, — пожал плечами старый вояка. — Лежи, да и лежи. Хотел было прикорнуть, да…
В этот момент глаза бывшего боцмана сфокусировались на настенных часах, и он понял, что находится здесь уже …
— Это как же? — изумился он. — Выходит, я битых полдня тут бока пролеживаю?!
— Всего три с половиной часа, — поспешил успокоить его Мартемьян.
— Так прежде вы минут двадцать свои эти, как их, сеансы делали, не более…
— Прежде, Игнат Васильевич, — пояснил Крылов, — мы лишь готовились к операции, если, конечно, наше действо можно так назвать. А сегодня мы провели процедуру восстановления.
— И чего восстановили? — хмыкнул Вахрамеев, скептически относившийся ко всем этим процедурам и никогда бы на них не согласившийся, если бы не крестник.
— А вот сейчас и проверим, — улыбнулся Колычев. — Попробуй встать.
— Да я и ранее вроде мог, — пробурчал дядька Игнат и осторожно, чтобы не зацепить больное место, спустил худые, но жилистые ноги на облитый линолеумом пол.
— Смелее, — поощрил его Март.
— А чего бояться-то, — хмыкнул тот, поднимаясь, и вдруг понял, что прежней боли, некогда сводившей с ума, а потом ставшей привычной, уже нет.
— Попробуйте пройтись, — предложил Крылов своему пациенту, благожелательно улыбаясь.
— Почему он прихрамывает? — встревожился Колычев.
— Это как раз нормально, — возразил врач. — Мышечная память. Пройдет еще некоторое время, прежде чем в привычку войдут новые алгоритмы движения. Игнат Васильевич, а попробуйте присесть. А теперь наклонитесь…
— Твою ж дивизию воздушных катеров и якорь мне в глотку! — не смог найти других слов Вахрамеев, чтобы выразить обуревавшие его чувства.
В самом деле, ноги не болели, спина тоже гнулась как у молодого, а главное — на душе появилась такая легкость, что хотелось петь и плясать…
— Простите, а что ваш крестный имеет в виду? — осторожно спросил Крылов, наклонившись к уху Марта.
— Он потрясен вашим целительским искусством и выражает безграничную признательность, — перевел с русского матерного на общепринятый язык бурный спич дядьки Игната Колычев.
— Вы уверены? — на всякий случай переспросил врач, хоть и знавший большинство этих выражений, но никогда не слышавший их прежде в таком количестве и подобном сочетании.
— Спасибо, доктор! — кинулся к нему исцеленный и, не зная, как выразить свои чувства, принялся обнимать. — Ить через вас я будто заново народился! Человеком себя сызнова почувствовал, а не калекой, которого из милости держат…
— Право же, не стоит, — пробормотал сконфуженный врач. — К тому же я это сделал не один. Если бы не Мартемьян Андреевич, вряд ли был достигнут подобный эффект.
— Март, голубчик, — обернулся к юноше Вахрамеев. — Я-то, старый дурак, думал, что будто спас тебя. А на самом деле это ты меня спас! Век мне за то не рассчитаться…
— О чем ты говоришь, дядька Игнат, — смутился молодой человек. — Мы ведь семья. Кроме тебя, да Витьки, ну и Зимина, конечно, у меня и нет никого на всем белом свете.
— Этому горю помочь нетрудно, — ухмыльнулся бывший боцман. — Женись, так и родня появится. А я, может, на старости лет детишек понянчу…
— Ты же вроде себя здоровым почуял?
— Так одно другому не мешает!
— Ладно, — добродушно усмехнулся Март. — Давай лучше собираться. Дел еще много…
Пока все еще не верящий в свое чудесное исцеление Вахрамеев одевался, Крылов молчал, но стоило пациенту выйти, как обуревавшие доктора эмоции
