— добавил Енох, — другой какой-то.
— Сейчас проверим, — сказал я и вошел во двор. Затем — в дом. Там было натоплено, но темно. Пахнуло чистотой, сушенными яблоками и пшённой кашей на молоке. Откуда-то из-за печи доносился могучий храп.
— Есть кто дома? — громко сказал я и постучал в открытую дверь.
Храп моментально стих и из темноты кто-то испуганно выпалил:
— Кто здесь?
Через мгновение чиркнуло огниво и зажгли свечу.
В её неясном мерцании я разглядел бородатого мужика на лежанке.
— Мужик, ты кто? — спросил я, — что ты тут делаешь?
— А ты? — спросил мужик и спрыгнул с лежанки. Он еще не отошел ото сна и тёр глаза.
— Я Анну ищу, — соврал я, — ты её муж, что ли?
— Да нет, Антип я, Конопатый. Из Дерюжек я за помощью приехал, с письмом от общества, — представился мужик, зевнул и спросил, — слышь, парень, закурить есть?
— Не курю, — развёл руками я.
— А выпить? — с надеждой спросил мужик, — хряпнуть хочется, мочи нету. Завтра утром отсюда, слава богу уеду, ответ повезу, но до завтра как-то продержаться надобно.
— Тоже нету, — ответил я, — здесь же бабское царство.
— Да, бабам мущинского желания никогда не понять, — вздохнул мужик и лениво почесал живот, — мнят себя равными нам, человекам, а про то, что мущине выпить надобно, и не думают. Нет, что ни говори, а бабам до нас ещё очень далеко!
Я спорить не стал, хотя данное утверждение носило довольно сомнительный характер. Мужик ещё раз зевнул, обошел меня и вознамерился было выйти во двор, когда я повернулся за ним к выходу, и, когда свеча перестала слепить глаза, вдруг увидел над ним зеленоватую призрачную нить.
Опять нить эта!
— Слушай, Антип, а ты Епифана знаешь? — торопливо спросил я.
— Это которого Епифана? — притормозил у порога тот. — У нас, в Дерюжках, их четверо.
— Фамилия Морозов у него, — припомнил я. — Здоровый такой.
— А-а-а-а, этот. Слышал, и не раз, — сказал Антип, — это главный там, у них.
— У кого?
— У сектантов этих, — скептически хмыкнул Антип, — ерунда это, я тебе так скажу.
— Не веришь, значит?
— Не в том дело, — почесал всклокоченную голову Антип, — а какой смысл в этом всём, ежели ни выпить нельзя, ни по бабскому делу, вообще ничего?
Я не нашелся, что ответить.
— И вот Митрофан нам тоже постоянно говорит…
— Митрофан Анучин? — вспомнил о пропавшем главе сектантской общины я.
— Он самый? Знаешь разве его?
— Не очень, — отмахнулся я, — мы в Яриковых выселках представление с агитбригадой давали, там его видел.
— Дык он теперь к нам переехал. Брат у него у нас, в Дерюжках, живёт.
— Понятно, — кивнул я и тихо шикнул, — Моня, отводи!
Моня материализовался зеленым светом и замерцал.
— А? Чой говоришь? — спросил Антип и глаза его враз остекленели.
— Изыди! — я подскочил и кольнул его шилом, легонько.
Зелёная нить пропала.
— Всё! — шикнул я Моне, пряча шило в карман.
Моня померцал и пропал. Глаза Антипа расфокусировались.
— Ну ладно, Антип, — я хлопнул его по плечу так, что тот аж вздрогнул, — бывай! Кстати, а ты когда за матпомощью сюда приедешь?
— Дык послезавтра и приеду, с мужиками, — растерянно пробормотал Антип, машинально потирая место укола и не в силах понять, что сейчас было.
А я уже вышел во двор.
На следующий день Гудков как сошел с ума — весь день шла одна бесконечная адская репетиция. Мне предстояло играть марш вместе с Зёзиком, да и то, он будет не сегодня, а аж завтра. Но как раз к нам особых требований и не было, сыграли, как сыграли. Нормально, в общем. А вот девчат наших и Жоржа с Семёном Гудков просто замордовал: так его заело равнодушие коммунарок к нашему представлению, что он явно вознамерился поразить их конкретно.
— Рыжова! Как ты крутишь фуэте⁈ — возмущённо набросился на Люсю Гудков, — легче ножку тяни, легче! А то как слон в цирке!
— Слон в посудной лавке, — поправила его педантичная Клара.
— Слон в посудной лавке и то изящнее, чем Рыжова, — рыкнул наш руководитель и ехидно добавил, — а потом удивляемся, отчего нам публика не хлопает! И хватит рыдать, Рыжова, давай всё заново!
Не знаю, довёл бы Люсю Гудков до нервного срыва или нет, но тут к нам в клуб, где мы репетировали, заглянула Анна.
— Добрый день, товарищи! — улыбнулась она и её ясные глаза, казалось, осветили весь клуб и всех нас, — репетируете, я смотрю? Трудитесь?
— Да, репетируем, — усмехнулся Гудков и непроизвольно расправил плечи, — а вы хотите на репетицию посмотреть, Анна?
— Нет, я на секундочку, зашла предупредить, — чуть смутилась женщина, — сегодня у нас тяжелая работа, будем допоздна, поэтому давайте представление перенесём, может, на завтра?
— Так они это на завтра репетируют. А у нас сегодня лекция, — моментально влез Зубатов, который буквально поедал Анну восторженным взглядом. — Так что приходите, когда сможете, хоть и ночью. Лекцию читаю я. Подожду вас, сколько надо, хоть до утра.
— Но…
— Тема очень важная и актуальная, — не допускающим возражения тоном произнёс Зубатов, — я буду вас ждать, Анна. Хочу узнать ваше мнение…
Анна вздохнула, но спорить больше не стала, поняла, что бесполезно.
— А сразу после лекции, я приглашаю вас к нам, в школу. — Горячо заговорил Зубатов, — У меня там есть коллекция старинных дагерротипов о сибирских шаманах и воскрешении мёртвых африканскими колдунами. Я вам покажу, и вы сразу убедитесь, как они одурачивают народ…
— Простите, товарищ Зубатов, но я не смогу. Извините, а сейчас я должна оставить вас. Спешу, — покачала головой Анна и торопливо выскочила из клуба, оставив Зубатова скрежетать зубами. Особенно под явно злорадными взглядами остальных агитбригадовцев и разъярённого — Клары.
В общем, Зубатов надулся и до конца дня молчал, выполняя только те реплики, что предусматривались на репетиции по тексту.
Вечером на лекцию Анна не пришла.
Зубатов рвал и метал. Гришка потом рассказывал, что он в гневе даже разбил горшок, в котором Анна нам мёд приносила
