И точно. Оставив четвёрку разбираться с потивными "ишаками", пара валится к нам. Действительно "эмили". Интересно, что немцы ни свои устаревшие машины, ни трофеи в истребительной не использовали. Принципиально, насколько могу судить. Не как у нас, где кадры решали всё, но люди – винтики. Такая вот странная логика. Главное железа побольше и получше навыпускать да по ленд-лизу выклянчить, а кого за штурвалы да рычаги сажать – найдётся, де. Бабы нарожают… А потом бабы взяли, да и перестали рожать. Надоело, что ли?
Однако "мессеры". Изображать лохов нет смысла. В лоб тоже нельзя – проскочат к Гошиной паре. Тот "юнкерс", внизу, неожиданно крепким орешком оказался, маневрирует, дымит уже, кажется, но всё летит и летит, не переставая огрызаться. Точно, "мессеры" в обход нас пошли, по широкой дуге – своего выручать. "Ишак" загорелся. Потом "мессер" вывалился, и на запад, сопровождаемый дымным хвостом. Чёрт, высоту терять не хочется. Но – никуда не денешься. Нахожу воображаемою точку пересечения курсов – и туда, словно в омут – ух… Чётко выходим, жаль, "мессеры" всё поняли, задёргались из стороны в сторону, как угри на сковородке или воши на гребешке – довелось подхватывать и эту пакость, да – а тут ещё и Гоша со Жданом закончили, наконец, со своим – и в боевой разворот, натурально, навстречу. Хорошие такие ножницы получаются… получились бы, но ведущий "худой" это дело просёк, и на скорости уходит ввысь, с напарником, разумеется. Выворачиваюсь с могучим креном и натужным скрипом бипланной коробки следом, вверх, надеясь перехватить… Вот ведь придурок! Нельзя, нельзя никого упускать из виду, ни на секунду! А я – про "лапотников" забыл! Они же про меня – разумеется, нет. И пикировать превеликие мастера, хоть без малого вертикально, хоть полого, с парой пусть винтовочного калибра курсовых, но моей птичке хватило. Сразу жарко стало от ног. Бензобак за мотором, перед кабиной, хорошо хоть, снизу пробило, иначе давно уже ну очень тепло было бы мне. Ремни не заметил, как отстегнул. Полубочка, удар ногами…
Да… уж что-что, а с парашютом мы довольно таки опытные. На пару. У меня пятьдесят четыре, и у Костика… четыре. Итого пятьдесят восемь. Не, есть, конечно, спортсмены с многими тысячами. Но для десантника – вполне прилично. Не офицера, тем более. Раскрываться нельзя – посекут в стропах. Неудобный парашют. Болтается сверху мешком на ветру, стабилизирует более чем отвратно. То есть не стабилизирует, а наоборот. Даёт ощутить себя дерьмом в проруби штормового моря. Впрочем, ничего. Приспособился, кажись. Лишь бы раскрылся.
Так. Одного из "эмилей" "ишак" срезал. Они скорость потеряли, выскочимши с вертикали, а "ястребок" это дело просёк, тем более что в куче-мале всего пара "мессеров" уже осталась, вот он и… уделил внимание. Гоша с напарником пытаются догнать "лапотников", но куда там… Толик за ними. Ему, похоже, меньше моего досталось. "Мессеры" тоже выходят из боя – "лапотников" прикрывать. Неслабо мы их пощипали. Трёх Гоша со Жданом и одного я. Впрочем, тот, которго Толик приголубил, тоже не жилец. Отстаёт. Так. Метров двести. У меня. Пора. Рывок – очень мощный, как ни группировался, а с матюками аж сопли выбило, и тут же шлёп – прямо на бывшее лётное поле. Нормально. С моим и Костиковым весом только б и прыгать – парашюты-то на нормальную массу рассчитывают, за семьдесят, так что – аки семечко от одуванчика. Пушинкой.
В нос шибануло горелой взрывчаткой. Немецкой, особо мерзкой вонючести. Ветра нет, так что из-под гаснущего купола выбежал только, скинул по-быстрому подвесную, проверил, как ТТшка вынимается, и взрыватель в "эфку" ввинтил. На всякий такой разный случай. Ко мне уже полуторка полным ходом, лихо лавируя среди воронок – старых и новых. Так себе отбомбились. В общем, можно даже сказать, вообще никак. Это радует. Значит, ещё будут, и не раз. Расходуя драгоценное горючее и ресурс. Очень тихо стало уже. Погода безветренная, все улетели, и за добродушным мурлыканьем отменно отрегулированного движка слышно теперь, как метрах в ста потрескивает, догорая, единственный пострадавший макет. Война, она в основном такая вот и есть. Нешумная. Кроме окопников, разумеется. И нас с нашими технарями.
Водила высунулся из приоткрытой дверки. Тощий, но жилистый пожилой цырь с шикарными будёновксими усами. В пилотке. — Садись, ёпть, — негромко так. Забрасываю – привычка – купол в кузов, и сам туда. Никогда не любил ни в кабинах ездить, ни под бронёй, тем более. Так хоть видно всё. Спрыгнуть можно, если что. По пути вывинчиваю взрыватель и убираю всё на место. Теперь штатное. Подъезжаем к КП – одно изобразительное искусство. Здесь, наверное, площадка для санитарной авиации была, не более того. Теперь поле расширили, для виду больше, навезли макетов, изобразили строения, как смогли, типа палаток понаставили… драных до абсолютной непригодности. С высоты ничего, убедительно получилось. На земле – декорация. Навстречу саджент. Среднего роста белобрысый крепыш всё с тем же ППД. Улыбается навстречу – во все тридцать два. Нет, тридцать один. На нижней челюсти недостаёт. И башка в бинтах. НКВД. Докладываю – как положенно. В гостях всё-таки, нечего письками мериться, без повода, к тому же. Крепко пожав руку, не отпускает, выдавая что-то невнятное, представляется, наверное. Правые полморды здоровенным кровоподтёком. На стадии перехода от тёмно-синего к чёрно-лилово-фиолетовому. Дня два ему. Фонарю, в смысле. Смотрит, однако, весело и лихо. И ну лыбится ещё ширше – хотя, казалось, больше некуда. Что-то пытается произнести, разобрать трудно, но, кажется, это восхищённое – Как вы их! Какая-то мне неправильная кровавая гэбня мне всё время попадается… Ну, почти.
Объясняю – надо обратно. На свой аэродром. Тут недалеко – километров пятнадцать, двадцать – максимум. Жабчицы знают – естественно. Что-то мычит водиле. Тот представляется, сначала степенно так – Корней Матвеич, ёпть, Кошелев, рядовой, ёпть, — потом зачастил, повышая голос до строевого, — четвёртого взвода Первой автомобильной его, ёпть, императорского величества пулемётной роты,[240] списан подчистую по ранению в 1914, тля, году, ёпть! — И вызывающе эдак косит глазом в сторону безусого шефа. Тот ржёт. Чёрт знает что тут у них за отношения. У дедка – впрочем, какой дедок, слегка за полтинник перевалило – "георгий" на груди внаглую болтается. Насколько помню, намного позже разрешили.[241] — Садись, поехали, ёпть! Да, вот ещё, на, испей.
Это по делу. Жрать неохота, подташнивает даже слегка – то ли от адреналинового выброса, не то чаном дроборазнулся не заметив как – а вот горло будто наждаком. Пополам с отработавшим маслом и химическим зловоньем из воронок. Прикладываюсь к фляжке – квасок! Нет, не квасок – Квас! Хоть и не холодный, но такой кайф! Чувствуется, с травками какими-то, не то ягодами, хренком, ядрёный до бренчания позвоночником, и медок пробивается – слегка, оттенком вроде как. Напиток богов. Сколько мы всё-таки всего потеряли с этой сраной цивилизацией!
Видно, на чумазой моей отразилось что-то, поскольку кровавый гэбист снова заржал стоялым жеребцом – довелось как-то слышать, ну тютелька в тютельку, а водила запричитал вдруг скороговоркой.
— Что, тля, пробрало? Хозяйка моя умеет, ёпть! Знал бы, что такая оказия будет – бочонок захватил бы, ей-богу. Все последние дни – поверишь ли – молился увидеть, как этих в землю нашу загоняют! Порадовали старого, ёпть.
Приятно такое услышать. Под конец аж в слезу пробило. Водилу. Видно, сидели тут и изматерились все на предмет мартышкина труда – а тут на тебе. Весомый вклад. В победу. В которой здесь, кажется, никто и не сомневается. Глаза аж светятся. Даже у меня… вроде как в горле запершило. Пришлось ещё – квасу. Саджент мухой слетал, приволок баклагу побольше. В добрый путь. Взлетаю в кузов, мотор плавно так берёт на полтона выше, и, широким виражом по якобы лётному полю и к дороге. На имитации ВПП фигурки уже суетятся, десятка полтора. Большей частью бабы и подростки.
Вот нет у меня сомнения в том, что были и пытки, и аресты для галочки, и расстрелы – всё было. Только вот в моё время тоже среди полицаев-ментов разные служили. И убивали, и "демократизаторы" свои подследственным куда ни попадя засовывали, и бутылки из-под шампанского, и вымогали – всё было, наверное… И вой каждый раз такой поднимался, что создавалось впечатление – намеренно, не иначе – будто бы нормальных людей там вовсе нет. А в жизни будто других полицаев видел. Нет, не ангелов, отнюдь – но вполне адекватных, в подавляющем большинстве своём, нормальных мужиков. Впрочем, были и тётки. Некоторые – очень даже ничего. Может, дело ещё и в том, что взять с меня особо нечего было… а впоследствии ещё и чревато. Хотя уверен, если, к примеру, в маленьком городке банда властвует или наркотики без малого в открытую продают, то винить в этом не полицаев следует, ей-ей. А власть местную, мафию нашу бессмертную. Казалось, что. Оказалось – вполне. Смертную, в смысле. Насмотрелся. Одно время бунтов много было, наподобие Пугачёвского, по всей стране. Даже нас бросали, хотя мы больше не по этой части были. Экспортный, так сказать, товарец. Прилетаешь – и что? Кто виноват в том, что среди всеобщей нищеты и разрухи ваши особняки, как грибы, вырастали по живописным опушкам? И детки ваши ни в чём укороту не знали? Обычно так, бандюгов местных достреляем по лесам – и обратно. В остальном, де, сами разберутся. Не дети, чай. Собственно, и инструкции такие были. С возможностью интерпретации. В довольно широких пределах. Но никаких массовых расстрелов мирных жителей не было, отвечаю. С вованами общался, накоротке – и они ни о чём таком не слышали. Уж что-что, а когда врут, научился отличать. Не политики, конечно – тех хрен поймёшь, а примерно такие же, как я. И тем не менее спустя пяток всего лишь годков интеллигенты по ТВ аж глаза закатывали, типа, ну вы же понимаете, какие времена были – зверства обнаглевшей военщины, беспредел и всеобщее крушение демократических идеалов. Тошниловка.
