— Вова, не смей, слышишь! Не смей умирать! Тебе еще рано, твой час еще не настал, ты помнишь, что ты поклялся сделать? А ты расклеился как кисейная барышня! А ну давай выплывай! Ишь чего удумал — тонуть собрался!
— Оксана, я не могу, у меня нет уже сил.
— Да чё ты п…шь! Все у тебя есть! Тебя же Лена ждет, ты забыл? Ты мне здесь не нужен! А ну давай загреби рукой вниз. Вот так. Молодец, давай еще раз. Молодец! Ну осталось совсем немного.
Открыл глаза и увидел, что погружаюсь во мрак. Я потерял ориентацию в пространстве, потому что из-за плавающих сверху трупов в воде было темно. Но исходя из того, что погружался, сделал несколько гребков левой рукой, чтобы придать своему телу противоположное направление движения. Через несколько длинных мгновений, стукнулся головой о что-то мягкое и той же левой рукой начал пробивать брешь к спасительному воздуху. Наконец моя голова появилась над поверхностью, жадно глотнул воздуха. Меня стошнило, закашлялся — слишком много наглотался морской воды. Рану нестерпимо жгло, каждый вздох отдавался болью и бульканьем. Увидел плававшее неподалеку бревно. Подплыл к нему и обнял его как любимую девушку или друга. Опять закашлялся и отхаркнул кровью. Так и есть — пробито легкое. Держась за бревно дождался темноты, во всю изображая труп. До берега оставалось около пятидесяти метров. Загребая правой рукой беспорядочно дрыгал ногами по направлению к берегу. Приходилось пробиваться сквозь скопление тел. А у берега мне пришлось по ним просто ползти. К темноте, наконец почувствовал под ногами земную твердь. Непослушные ноги скользили по склизким от наросших водорослей камней. Со всей первобытной жаждой жизни двигался к берегу, захлебываясь окровавленной водой. Трупы уже начали источать запах. Вот уже наполовину на земле. Волны мерно покачивали трупы и меня заодно. Силы покидали, но выполз все-таки на берег и потерял сознание. «Я доплыл!» — последняя мысль, которая мелькнула у меня в голове перед провалом в забытье.
Очнулся на рассвете от того, что кто-то перевернул меня на спину и начал шарить в моих карманах. Незаметно взял в левую руку камень и, вложив оставшиеся силы, ударил шарившего по голове. Он со стоном упал — удар пришелся прямо по виску. Собрал последние силы и случайно нащупал у него аптечку. Разглядывать кто это был времени и сил не было. Единственное, что удалось — это раскрыть аптечку и приподнять голову, чтобы, сфокусировав зрение, посмотреть содержимое аптечки. Увидел тюбик-шприц с промедолом, который вколол себе. Через десять минут чувствовал себя более или менее удовлетворительно, чтобы встать и пойти. Вытащив из кобуры трупа пистолет и, изрядно пошатываясь, побрел в сторону города. Каждый шаг отдавался в моем мозге жгучей болью в груди и спине. Правой рукой шевелить было безумно больно. Еще слышались звуки перестрелки, причем совсем недалеко. Для того, чтобы отвлечься от боли, сверлящей мозг, начал считать шаги. Когда остановился на двух сотнях, упал и потерял сознание.
Не знаю сколько на этот раз был в отключке, но теперь меня вытащили из забытья звуки, как будто кто-то рядом проходит. Открыл глаза, так и есть: проходили какие-то солдаты в нашей форме. Моему присутствию ни кто не удивился, так как рядом валялось еще много трупов и еще больше прибилось к берегу в воде. Опять собрал силы и попытался крикнуть, но из уст вырвался только стон. Но и этого было вполне достаточно, чтобы рядом проходивший боец его услышал и повернул голову в мою сторону. Он что-то крикнул остальным и подбежал ко мне. От них пахло потом и немытым телом. Солдат приложил ухо к моей груди и послушал, бьется ли сердце. Тем временем подбежали еще двое.
— Пацаны, он еще живой. И дышит, — сказал первый, что подбежал ко мне.
— Ну и что? Ты, Петриченко, лучше добей его, — сказал один из подошедших.
— Да ты чё, Василий! Он же свой! — сказал Петриченко доставая из нарукавного кармана американскую индивидуальную аптечку и стаскивая с себя тельняшку.
— Ну и возись с ним, мы тебя ждать не будем. Он же все равно не жилец. — сказал Василий и пошел за остальными.
Тем временем тот, кого назвали Петриченко вколол мне что-то и перевязал рану тельняшкой, предварительно выполоскав ее в море. Потом взвалил меня на плечи и отправился за остальными. Временами были минуты, когда проблескивало у меня сознание. Успевал замечать только то, что нес уже кто-то другой…
Не знаю, сон это или явь: сижу за школьной партой в классе истории. Наш преподаватель истории, Подберезкин Дмитрий Федорович, что-то рассказывал. Я его не слушал и о чем-то разговаривал со своим школьным корешем Димкой Зеленским. И тут меня подымает ДээФ (Дмитрий Федорович).
— Как тебе кажется, Свешников, «жизнь — абсолютная ценность» — это верное утверждение или нет? — спросил он.
— Нет, не правильное. — ответил я.
— А почему? Обоснуй свою точку зрения, а нам всем без исключения интересно ее узнать, а то вы с Зеленским так мило болтали, что мне показалось, что обсуждали именно это утверждение — с некоторой иронией произнес он.
— Жизнь не может характеризоваться как ценность или не ценность, потому что ценность или скажем прямо — цена, сама по себе уже величина относительная. — после нескольких секунд молчания ответил я.
— С чего бы это? То есть ты хочешь сказать, что ценность и цена это два одинаковых понятия.
— Да так оно и есть. Исходя из теории цен Маркса, «Цена — это денежный эквивалент за затраченный труд на производство того или иного продукта». Какие труды вы лично затратили на свое рождение? То есть это не ваша заслуга, что вы появились на свет, а заслуга родителей. Значит жизнь цены не имеет, лично для меня. И вообще это утверждение придумали американские сволочи, которых мы еще будем давить.
— Интересно у тебя получается: жизнь — это не абсолютная ценность, так как у нее нет цены, потому что я ее не заработал. Мысль конечно интересная и Маркса к месту приплел, но все-таки жизнь получается бесценной, исходя из твоих рассуждений. А теперь объясни мне почему цена относительная, как ты выразился, величина?
— Хорошо, простой пример: дайте мне муку, дрожжи, яблоки и скажите приготовить из этого яблочный пирог. Я ни разу в жизни еще не пек ничего и в конечном итоге из нормальных продуктов получится несъедобная фигня. Хотя затрачу массу усилий и труда для того, чтобы приготовить пирог. В итоге всем моим трудам и приготовленному пирогу цена — ноль. А дайте эти же продукты профессиональному кондитеру или просто нормальной домохозяйке, которые при минимуме усилий приготовят прекрасный яблочный пирог. Это я к чему, что все у нас в жизни относительно, а цена жизни — это вообще не величина. Если бы наши деды и прадеды задумывались под Москвой в 41-м, что жизнь — это абсолютная ценность, то мы бы не выиграли бы 2-ую Мировую войну. Абсолютными величинами я считаю только физические, математические и химические постоянные, которые в любой точке Вселенной остаются постоянными. То есть если у нас число ПИ равно 3,14, то и на Альфе Центавра оно будет равно 3,14. Почему тогда кланяться пулям было зазорно? Это же прекрасно показал Толстой и Симонов. Я не спорю, что любому человеку хочется жить, но когда дело касается понятия Родины и родных, понятие «жизнь — абсолютная величина» просто само себе противоречит.
