Внизу я им был не нужен, и я бегом помчался на крышу, умоляя всех святых, чтобы урки не успели перемахнуть через забор и попасть в «мертвую зону».
Они не успели — они вообще никуда не спешили, эти вальяжные наглые твари, привыкшие за последние
недели к безоговорочному повиновению всех окрестных аборигенов — от областных боссов до зашуганных участковых, не говоря уже о простых обывателях. Поэтому я легко снял сразу двоих габаритных мужиков, картинно, от бедра, поливавших наш уже и без того изрешеченный «Икарус» из автоматов.
Автоматная очередь с крыши и смерть двоих соратников ничуть не обескуражила остальных — посмотреть, отчего вдруг упали эти двое, вылезли из машин еще человек пять, и я торопливо стрелял по ним короткими очередями, понимая, что скоро халява закончится и враг начнет действовать намного умнее и хладнокровнее, а у меня всего шесть магазинов и один боец — я сам.
Впрочем, до умных действий тогда у них так и не дошло — эти кретины еще больше часа изображали Крепких Орешков, бегая у меня на прицеле вокруг забора, но так и не додумались прорваться в сад.
К обеду я насчитал, три верных трупа и порядка десяти раненых, а меня только пару раз зацепило, причем все в то же левое плечо. Я даже перевязываться не стал, потому что все нужное в этом плече уже было — и бинты, и антибиотики…
Урки «просекли фишку» только после того, как у меня со второго раза получилось выстрелить из гранатомета — первый раз я просто уронил трубу с крыши на козырек над входом, и граната взорвалась там, обрушив козырек и выбив все окна на втором этаже.
А вот второй выстрел получился удачным — граната угодила прямо в «козелок», и он остался чадить жирным черным дымом перед самой калиткой сада. Вот тогда остальные машины и рванули от нас, суетливо и нервно пересекая пустырь, и я от души поработал по движущимся мишеням. Если бы не солнце, которое слепило мне глаза, до спасительного угла ближайшей пятиэтажки доехали бы немногие. Впрочем, еще один «козелок» на пустыре все-таки остался, не добравшись
до жилых кварталов метров тридцать, и это тоже было победой.
Очень довольный собой, я стоял на крыше, выпрямившись во весь рост, когда услышал за спиной знакомый бас Олега Мееровича:
— Наш юный фюрер осматривает театр будущих военных действий? Кстати, Москва там! — и он показал,где, по его мнению, находилась Москва.
Как я его тогда не пристрелил, не понимаю.
Впрочем, визит психиатра оказался кстати — мы поделили пополам сектора обстрела, и у меня появилось время, чтобы немного передохнуть. Но тут завибрировал телефон у меня в кармане
— Приветствую лидера «Гризли»! —услышал я голос Сыроежкина.— У вас там сегодня жарко, я смотрю.
— Откуда смотришь?
— С крыши, разумеется. Я, не поверишь, веду прямой репортаж с шестнадцатиэтажной точки в центре города. Помахать тебе ручкой?
Я осмотрелся по сторонам и действительно заметил точечную многоэтажку, на крыше которой копошились черные фигурки.
— Ну, как насчет очередной программной речи в перерыве между боями? Мне нужен пронзительный текст на фоне трассирующих пуль,— заявил Иван все так же глумливо, и меня не на шутку начал раздражать этот тон. А еще мне показалось, что телеоператора заметил Олег Меерович и теперь косился на меня с откровенной ухмылкой, довольно глупой в нашем теперешнем положении. Им всем смешно, бляха-муха.
— Вань, ты что, в самом деле сейчас в прямом эфире? — не поверил я.
— Ну да. Эту картинку я продаю сразу двум телекомпаниям,— с некоторым недоумением отозвался Иван.
Он действительно не понимал, что делает: для него это был «боевичок» с хорошими расценками за каждую
отснятую минуту. Я, конечно, тоже не тургеневская девушка, но продавать расстрел в прямом эфире не сумел бы, это точно.
— Слушай сюда, придурок,— произнес я внятно.— Твое кино сейчас смотрят все, и «коломенские» — тоже. Ты же наводчиком сейчас работаешь, урод! Когда у тебя на экране задымит наш садик, можешь пустить титры — типа, тридцать пять детишек и четверо взрослых сгорели в ходе очередной бандитской разборки в городе Кашира.
— Не ори на меня, истеричка,— спокойно ответил Иван.— Я — репортер. Мое дело — снимать. Если сгоришь — сниму и озвучу за кадром, чтоб люди знали, кто и почему там в Кашире сгорел. Пока. И удачи тебе, «гризли» хренов.
— Да пошел ты…
Минут через десять нашу крышу накрыл такой плотный огонь из чего-то крупнокалиберного и многоствольного, что там не только стоять — лежать стало тревожно.
Пули срезали сначала все антенны, потом раскрошили вентиляционные трубы, а потом неумолимый смертельный поток начал сносить даже каменное ограждение крыши. О том, чтобы в такой обстановке поднять голову выше двадцати сантиметров от горячего рубероида, не стоило и говорить.
— Они, наверное, сейчас в атаку пошли, пока мы их
не видим!— проорал психиатр, вжавшись в крышу, как ящерица.
Я смог только кивнуть и тут снова зазвонил телефон.
— Слышь ты, «гризли» хренов!..— Это был Иван Сыроежкин.— Они там на тебя в атаку пошли. На трех машинах со стороны пустыря, и еще две группы пешим порядком с юга двигаются, мимо трансформаторной будки.
— Спасибо,— буркнул я.
— Не за что. Кстати, камеру я на них повернул. Так что не ссы, вождь, как ты там позорно залег, народ не увидит…
«Позорно залег». Интересно, а что я должен делать — встать и отбивать пули своей впалой грудью?
Тут у меня снова зазвонил телефон, и я выматерился в ревущее пулями небо. Я сегодня очень популярный абонент.
— Привет, дорогой! У нас страшная беда — мы тут пришли с пляжа в номер, а у нас украли вещи, представляешь? — сообщила Ленка.
— Представляю,— сказал я, сам удивляясь своему спокойствию.— А карта банковская цела?..
Мне пришлось вжаться в симпатичную нишу между бортиком крыши и вентиляционной стойкой.
— Карта цела, я ее всегда с собой ношу,— утешила Ленка.— Но украли мой сарафанчик, такой веселенький, в крупный горошек, с прозрачными бретельками, помнишь, мы его в Апрашке покупали за пять тысяч, ты тогда кричал, что дорого. Еще фотик сперли, с карточкой на два гига. Так жалко, столько фоток там было. А из Лизкиных вещей стибрили только курточку зеленую, с медвежатами смешными на спине, помнишь, мы ее покупали со скидкой в «Детском мире» за…
— Помню, конечно,— оборвал я жену, и тут на крыше начали рваться минометные мины, и осколки градом застучали вокруг.
— У тебя там помехи какие-то… — сказала Ленка.
— Да, помехи!— проорал я в промежутке между разрывами.— Извини, дорогая, у меня сейчас времени мало, я потом тебе перезвоню, ладно?
