Начальники обычно сажали провинившегося в карцер, автоматически превращая в героя в глазах всего училища, и со вздохом, сев в пролетку, ехали договариваться с полицмейстером, замять дело с очередными побоями. Они не хуже своих воспитанников все понимали. В гвардии офицеры все были из бывших солдатских детей и прошли ту же школу жизни. Солдатские дети могли перейти в другие полки при освобождении офицерской вакансии. В гвардейские из обычных офицеров — никогда. Потому и поддерживали друг друга всегда, что каждый знал про каждого. Кто, откуда, как учился и чем отличился в дальнейшем.
А уж среди воспитателей и вовсе чужаков не было. Все больше ветераны и старики, но прекрасно знавшие внутренние официальные и негласные порядки. Вслух этого не говорили никогда, но такое поведение даже одобрялось. Считалось, что таким образом вырабатывается агрессивность и взаимовыручка. А вот за кражу били смертным боем и не прощали никому. Разница в поведении существенная.
Салах бежал в толпе и, не особо расстраиваясь, прикидывал — разжалуют или еще что придумают командиры потом? Первая заповедь нарушена — приказа не было. Потом они врезались в турок, и стало вообще не до особых мыслей. Первый слаженный удар штыками был удачен, потом они просто завязли в клубящейся массе. Тут не было нормального строя, всяк старался кто во что горазд. Били штыками, ножами, ятаганами, кулаками и чем попало. Под ногами катались, вцепившись друг другу в горло, падающему разбивали голову прикладом и шагали через еще теплый труп товарища дальше. Бить в живот, в горло — ни в коем случае не в грудь: штык может попасть в кость или застрять. Пока вытащишь, самого угостят острым железом. Прикладом в ненавистные оскаленные рожи, ногой, камнем…
Турки не выдержали и побежали к предместьям. Радостно воющая свора гвардейцев вцепилась им в спину и бежала вслед, убивая всех подряд. Напрасно немногие офицеры пытались остановить своих людей. Для многих гвардейцев это был первый бой и первая победа. Теперь они в страшном возбуждении лезли прямо вверх по склону холма, догоняя врага. Что солдаты хорошо усвоили из наставлений и жизненного опыта — это нельзя дать врагу опомниться и собрать силы.
Генерал Веревкин напряженно смотрел на совершенно незапланированное побоище и, обнаружив, что гвардейские батальоны на плечах отступающих уже ворвались в ворота и там идет очередная свалка, сообразил, что, если сейчас поддержать атаку, можно ворваться в крепость. Если приказать отступать, больше тысячи человек полягут под стенами Карса под обстрелом. Он рискнул и бросил в атаку все подразделения, что у него были под рукой. Под барабанный бой, вперед, к распахнутым воротам быстрым шагом отправились еще четыре гвардейских батальона. Обтекая их с флангов, вперед понеслись драгуны и побежали армянские дружинники.
— Куда? — заорал Салах, хватая Керима за плечо. Тот мгновенье смотрел на него налитыми кровью глазами, потом перестал вырываться. — Ворота наши! Куда бежишь?
— Ротного убили, — сообщил ветеран. — Надо всех кончать!
— Третья рота! Все сюда, — срывая голос, заорал опять Салах. — Сержанты, навести порядок! Вон оттуда, — объяснил он, когда удалось собрать почти всех уцелевших, не более полусотни, показывая рукой на башню, нависающую над предместьем, — сейчас откроют огонь, и будет нам кровавая баня. По стене не пройти, там прохода нет. Атакуем через вход на улице.
Говоря, он перезаряжал пистолет, подобранный у убитого. Его мушкет был после ударов по дубовым головам турок никуда не годен. Весь приклад в щепки. Потом еще за казенное оружие отвечать придется. Да уже без разницы. Семь бед — один ответ.
— Третья рота, слушать мою команду! За мной!
— Слушать сержанта! — взревел Керим. — Вперед, дети смерти!
Еще минуту назад неорганизованная толпа раскололась на взводы и послушно завернула в переулок. По дороге к остаткам роты присоединялись и другие. Раз направляются куда целеустремленно, значит, знают куда. Они бежали к башне, которая не только по высоте превышала городские стены, но с нее было прекрасно видно, что делается на улицах, и даже возможно обстреливать цитадель.
Выстрелы ударили в упор. Прямо перед Салахом упали двое, сзади тоже раздавались крики боли. Остатки бегущей роты дружно взревели что-то совершенно непечатное и нечленораздельное — и ударили в штыки на пытающихся организовать сопротивление и преградить дорогу местных ополченцев. Опять падают тела, рядом мелькнуло изумленное лицо Тарика и турок в роскошной одежде, бьющий брата ятаганом. Салах выстрелил в ненавистное вражеское лицо из пистолета и шагнул в выбитые двери, куда вбегали солдаты. Оглядываться некогда. Потом… Все потом… Даже брат потом. Или успеют, или все лягут.
Прыгая через ступеньки за спинами в знакомых серых солдатских рубахах и не обращая внимания на трупы в мундирах русской и турецкой армии и на вообще непонятно чьи тела, он поднялся наверх, на смотровую площадку. Отсюда весь город был как на ладони. Солдаты под командованием измазанного грязью и кровью незнакомого сержанта, судя по петлицам, из четвертого батальона, разворачивали пушку так, что теперь она смотрела на улицы, а не из крепости. Опытных артиллеристов среди них не было, но начальные знания давали в учебной программе.
Картуз[37] закладывают в дуло — это вам не мушкет, в котором особо умные не досыпают заряд, чтобы уменьшить отдачу, здесь все точно заранее рассчитано. Парни дружно помогают, проталкивая заряд до упора банником внутрь, протыкают сумку через специальное отверстие для запала. Теперь ядро — их много заботливо приготовили турки для своих нужд. Сержант вопросительно оглянулся на Салаха.
— Хорошо бы положить вон туда, — показывает он на пробирающийся по улице конный турецкий отряд.
— Давай, — соглашается Салах.
— Аллах Акбар! — не задумываясь, привычно говорит сержант и подносит фитиль к запальному отверстию.
Пушка подскочила, выпустив большое облако порохового дыма, а ядро, под разочарованные крики наблюдателей, проломило крышу на соседней с целью улице.
— Первый блин комом, — бодро говорит сержант и направляется ко второму орудию, которое поспешно разворачивают, — прицел надо снизить.
Из пятнадцати пушек башни они смогли, надрываясь, в короткое время перетащить и направить в сторону города пять более легких, и орудия заговорили, очищая улицы предместья от противника. Там шли кровавые схватки, и гвардейцы теснили противника от дома к дому. Свежие части, воодушевленные удачным штурмом, выбили турок уже до самой реки. Теперь только она отделяла атакующих от цитадели Карса.
