В более серьёзных вопросах взаимоотношений как флотов, так и личного состава, от рядовых до адмиралов, взаимная неприязнь тоже присутствовала постоянно. Вечное соперничество во всём — от скорости постановки на якорь в чужом порту до результатов учебных стрельб в открытом море, специально затевавшихся на виду друг у друга и не всегда с соблюдением положенных правил. Море-то открытое, не лезь, если видишь, что место занято. Однако лезли, чуть не прямо в зону падения снарядов, и опять в основном англичане. А потом, воткнись даже «практический» (т. е. учебный, без начинки) снаряд в борт английского крейсера — год минимум дипломатических разборок обеспечен.
Больше пятидесяти лет прошло с интересного события на Спитхедском рейде, а всё не забывается, хотя много с тех пор случилось всякого, с куда большими жертвами и последствиями. В тысяча девятьсот пятьдесят шестом году пришёл в Англию крейсер «Князь Дмитрий Пожарский», доставил на какое-то мероприятие правительственную делегацию. Стоял крейсер на внешнем рейде, где указано, и ночью вахтенный мичман услышал какое-то шевеление под кормой. Взял и бросил, согласно уставу, в подозрительное место обычную ручную гранату. К всеобщему удивлению, через короткое время из-под кормового подзора всплыл труп в легководолазном снаряжении.
Поднятый на борт, труп оказался коммодором «ХМН»[75] Крэббом, широко известным в узких кругах водолазом-диверсантом, награждённым за разные похожие дела Крестом Виктории. Скандал разгорелся неслабый, англичане отмазывались единственно тем, что капитан за неделю до того взял отпуск и в нерабочее время, для общего развития, решил посмотреть, какие у нового русского крейсера винты. Винтов за двадцать лет службы не видел, так заинтересовался, что на свои деньги частную подводную лодку нанял, поскольку надводных судов в окрестностях крейсера вахта не обнаружила.
Наши утверждали, что англичане банально минировали крейсер, но разрешения на подводно-спусковые работы для проверки, не осталось ли чего интересного на дне, естественно, не получили. Спорили долго, но кое-как спустили дело на тормозах[76]. Российским морякам, естественно, правительство вручило ордена, включая наиболее непричастных, британцам своё — смолёные фитили до самой диафрагмы.
Осадочек, как в известном анекдоте, остался. Симпатии у флотской братии друг к другу не прибавилось, но и столь наглых выходок с тех пор не повторялось. Русские — они же ненормальные, как с ними дело иметь? Кому ещё в голову придёт после отбоя за борт ручные гранаты бросать, которых на флотах вообще на вооружении не имеется?
В силу всего вышесказанного, события, начавшиеся тремя неделями позже дня принятия «окончательного решения», особого удивления вызвать не должны. Слишком долго висело на стене пресловутое «чеховское ружьё».
Как раз посередине треугольника, двумя углами которого являлись Азорские острова и острова Мадейра, а третий находился чуть юго-западнее буквы «А», третьей в надписи на карте — «Атлантический океан», случилась столь желанная всеми «провокация».
С веста, от берегов Америки, из Норфолка шёл двенадцатый оперативный отряд, непостоянная боевая единица, экстренно составленный из четырёх российских лёгких океанских разведчиков (они же — «истребители торговли») типа «Аскольд»[77]. Их сопровождали четыре «Новика»[78] и небольшой эскортный катамаран-гидроавианосец «Гайдамак», несущий до десятка двухместных штурмовиков-разведчиков «КОР-5»[79], летающих лодок катапультного запуска.
Штурмовиками, впрочем, их обозвал сгоряча кто-то из давнишних адмиралов, которому требовалось срочно отчитаться о неуклонном росте морской мощи государства. Что там от штурмовика, кроме возможности летать и стрелять по цели сверху вниз? Бронирования ноль, носовая двадцатимиллиметровая пушка, спаренный пулемёт «ДШК» в кормовой турели и пятьсот килограммов противолодочных бомб или акустических буев на подкрыльевой подвеске. Разве что вражеские пароходы-прорыватели блокады пугать. И скорость смешная — четыреста пятьдесят километров в час. Ни от кого не убежать и никого не догнать, кроме старых поршневых транспортников и морских вертолётов. Но зато, если доведётся вражескую лодку в надводном положении засечь, — верный ей конец! А как разведчик вполне хорош — может забираться на высоту в двенадцать километров и болтаться там до полусуток, неуязвимый для зениток и истребителей противника и видящий всё вокруг на сотни миль.
Отряд под командой контр-адмирала Дукельского возвращался согласно приказу о готовности номер один из Джексонвилла в Хайфу для укрепления боевой устойчивости Средиземноморской эскадры, которая в случае возникновения «конфликта» должна была вести боевые действия от Гибралтара до Суэца, предполагая нейтралитет со стороны французов и итальянцев.
В течение двух с лишним часов отсутствовала связь на средних и коротких волнах, и это тревожило адмирала. Корабли внутри ордера легко могли переговариваться на УКВ, но не бралась ни Хайфа, ни даже гражданские радиостанции Европы. Такое впечатление, что от полярного круга до экватора протянулся сплошной грозовой фронт. Америка ловилась свободно, но для того, чтобы выходить на военно-морского агента[80] в Вашингтоне, адмирал пока оснований не видел.
Корабельные радиолокаторы тоже «ослепли», что было ещё более странно, и Дукельский нервничал. В случае внезапного налёта бомбардировщиков с чужого авианосца отряд мог полагаться только на зоркость сигнальщиков и выучку расчётов зенитной артиллерии.
Поэтому адмирал постоянно держал в воздухе по три «КОРа», способных контролировать море в радиусе двухсот миль, и сменял дозоры каждые четыре часа, чтобы не переутомлять экипажи. Авиационного бензина американцы по дружбе залили полные танки, до Хайфы должно было хватить.
Начальник штаба капитан второго ранга Азарьев ему, кстати, заметил по этому поводу:
— Уж больно янкесы перед выходом любезны были. Выпили с нашими от пуза, горючки дали, в мастерских и на складах, как родных, ублажали, без всяких ведомостей…
— Да такой уж они народ. Я с ними и раньше общался. Примут за своего, даром всё готовы отдать, совершенно по нашему принципу: «Ты меня уважаешь?»
— Не совсем так, Геннадий Аполлонович, — сказал Азарьев, — я в Штатах тоже не первый раз. Год в Филадельфии просидел, когда «Боярин» ремонтировали. Вчера они держались так, будто на войну нас провожали, только не имели права об этом сказать. Как ты знаешь, я людей на рюмку-другую раскручивать умею. Мне один их коммандер, в порыве дружеской откровенности сообщил, что от серьёзного парня из госдепа на днях такую сентенцию слышал: «Наверное, скоро война. Мы будем помогать России, если станет выигрывать Англия, и поддержим Англию, если станет побеждать Россия. И пусть они убивают как можно больше!»
