– Билли!
Люси, новая соседка Мардж по комнате, вышла из-за огромного горизонтального планшета с картой и потерянно глянула на букет. Глаза её моментально взмокли, подтверждая худшие предположения.
– Ты ещё не знаешь… Зимой был дневной налёт на аэродром в Тангмере, "сто девятые" с одной бомбой на подвеске… Ваши их отогнали, они побросали бомбы куда попало. Мардж была дома и почему-то не побежала в убежище. Городок никогда раньше не бомбили…
Я обнял её. Потом поехал на кладбище в Чичестер и всё-таки подарил Мардж эти цветы, прислонив букет к типовому столбику в ряду таких же печальных знаков войны. Мисс Остин никогда не превратится в миссис Хант.
"Марк! Что же делается? Мария, потом Мардж…"
"Называется – проклятие. Я же тебе сколько раз объяснял, тяжкие грехи влияют на судьбу близких людей грешника. Выходит, мне нельзя ни с кем сближаться. С женщинами тем более. Разве что с подружками на одну ночь, но прости, старик, сегодня не тянет абсолютно".
Тем более, каюсь, мысли остаться с Мардж навсегда часто закрадывались в голову.
"Понимаю. А Бадер? Он же был твоим другом! Он из-за этого?"
"Не думаю, что причина во мне. Даг сам постоянно рисковал, тут скорее не проклятие, а закон статистической вероятности. Тем более – сидит в плену. У него больше шансов пережить войну, чем летая в Тангмере".
В число пострадавших можно записать Рика. Отныне и собаки – табу.
"А Лиза?"
"Вовремя нашла другого мужика".
Хотя и у неё наверняка проблемы. Во-первых, до моего "воскрешения" получала пенсию на погибшего героя-интернационалиста, оставившего жену с дитём. Потом пенсия превратилась в алименты. А как улетел – шиш с маслом. Во-вторых, не сомневаюсь, что она выслушала массу неприятных вопросов от особого отдела. Ещё бы, развод за короткое время между возвращением в Бобруйск и дезертирством оформить не успела, с новым сожителем не зарегистрирована – беда! Сейчас, если не догадалась удрать в Россию, Лизавета кукует на белорусской оккупированной территории, ей не позавидуешь, как и сыну военлёта Бутакова.
Сержант на КПП авиабазы не узнал бывшего комэска и вызвал дежурного по части. Слава Создателю, отыскался Питти, меня провели внутрь незамедлительно. Как говорится, в одну реку не войдёшь дважды. Воюющее авиационное крыло – очень быстро меняющаяся река. Кто-то погиб, кого-то перевели, личный состав обновился на две трети. Тангмер, засевший у гуннов словно кость в заднице, подвергался самым упорным налётам изо всех южных аэродромов. От жилых домов на окраине поля, офицерского клуба и административных зданий остались груды кирпичей, диспетчерская переехала в вагончик-времянку, а вместо стационарных ангаров – большие матерчатые эллинги, со следами осколков. Но, несмотря на бомбёжки, Тангмер жив, крыло летает, немцы бесятся и продолжают ронять сбитые "Ме-109" и "Ме-110", прилетающие сюда с одной бомбой. Мардж как раз хватило этой одной.
Лётчиков разместили в соседней деревушке Овинг. Там их приютило поместье Рашменс, старый и невысокий, но довольно просторный дом. Здесь ветераны крыла устроили небольшой банкет в мою честь, поведали кучу новостей, пытаясь не затрагивать тему гибели девочек из Хора красоток. В Рашменсе я в очередной раз рассказал о путешествии в страшную Красную Рашу, вызвав юмористическим изложением увиденного целую бурю возмущения внутри собственной головы. Ванятка счёл, что не стоило выносить сор из русской избы.
Глава двадцать пятая
От Эль-Аламейна до Советского Союза
Если тебе, белый ангел, всё ещё мало немецкого мяса, то в Африке я с лихвой окупил русские каникулы. Под раскалённым солнцем Египта кровь моментально чернеет, сворачивается, засыхая рваными лужицами, не успев впитаться в песок.
Наши "Спиты" пятой серии снабжены бомбовой подвеской. Немцы тщательно поддерживают маскировочную дисциплину. Но когда колонна грузовиков идёт по дороге, из-за облаков пыли она видна за километры. А если по пустыне – кажется, что горит, окружённая серо-жёлтым дымом. Достаточно уронить бомбу вблизи машины, набитой пехотинцами, и я отправляю в преисподнюю больше гуннов, чем в воздушных боях за полгода. Потом – как во Франции, щедрое угощение сверху из пулемётных и пушечных стволов.
Но во Франции красиво, жаль стрелять в зелени полей и садов, куда Гитлер загнал своих вояк. В пустыне нет привычного многоцветия, а зелёный отсутствует практически начисто. Даже армейский инвентарь цвета хаки моментально покрывается серо-жёлтым пыльным покровом. Местная природа нарисована всего тремя красками: коричневой, жёлтой и серой.
Вездесущая песчаная труха забирается в одежду, в обувь, портит еду. Технику она тоже ненавидит, прорываясь через фильтры в систему питания "Спитфайров", забивая масляные и водяные радиаторы, уродуя гидравлику…
Наши аэродромы к западу от Эль-Аламейна представляют собой относительно ровные и твёрдые площадки, на которые ветер неумолимо тащит песок. Построек нет: солдаты роют ямы, ставят на них палатки, сверху ещё одну палатку, чтобы хоть как-то укрываться от зноя. Днём не менее пятидесяти-пяти или даже шестидесяти градусов в тени.
Зато ночи в пустыне сравнительно прохладные, звёздное небо беспредельное, с моря дует мягкий бриз. Триста шестьдесят пять дней в году стоит лётная погода, кроме страшных часов, когда налетает песчаная буря.
Проведя несколько ночей в пустыне и насладившись необычайным покоем, не желаешь возвращаться под крышу. Не хочется наступления нового утра, когда зной кувалдой лупит по голове, и единственное спасение – забраться на "Спитфайре" тысяч на пятнадцать футов, где нередко тоже становится жарко, но только от боя с гуннами.
В пустыне окончательно стёрлась разница между "настоящими" джентльменами и выходцами из колоний. Вице-маршал авиации сэр Артур Конингхэм, командующий британскими ВВС в Египте, как раз из последних. А ещё у нас парни из Франции, Голландии, Польши, Индии, Австралии, Новой Зеландии, Канады, Родезии и вообще из таких концов Земли, что я о них не слыхивал. Как и в Испании, идея истребления истинных арийцев необычайно сплачивает и воодушевляет представителей самых разных народов.
Как ни разоряются сержанты, порядок поддерживается только внутри военных лагерей. Ярдах в тридцати за их границами начинается форменный свинарник из куч мусора, неутомимо перекатываемых пустынным ветром. Как ни прячься, наш мусор – отличный ориентир для Люфтваффе. Ищи большую свалку в пустыне и бомби в относительно чистое центральное пятно.
Несмотря на аккуратность, характерную для большинства британских офицеров, мы распускаемся, а жизнь приобретает черты примитивной близости к природе. В такой обстановке иначе смотришь на привычные и, казалось бы, незыблемые вещи. Значение имеют лишь действительно важные моменты – оружие, боеприпасы, еда. И, конечно, вода.
