Тот рассмеялся, и сказал, что глупые гайджины, не понимающие прекрасного, возлагают такие цветы на ямы, куда зарывают гнить своих мертвецов…
А потом задумчиво произнёс:'А знаешь ли, какое самое лучшее средство от головной боли? Это острая катана…'
Адмирал был в хорошем настроении…'
В Российском Императорском Флоте вспомогательные суда- транспорты, например, всякие- традиционно называли именами великих русских рек… Так и появлялись в корабельном составе разного рода 'Днепры', 'Рионы', 'Енисеи'…
'Амур'- тоже был транспортом… минным.
В 1889 лейтенант В. А. Степанов предложил конструкцию минного заградителя, обеспечивающую постановку до 10 мин в минуту. Для этого использовался особый кормовой минный кран (Т-образный направляющий рельс, подвешенный над низко расположенной, закрытой минной палубой). В 1895 упрощённая система Степанова, без парового привода брашпиля, была использована в проекте будущих 'Амура' и 'Енисея'. Отказ от механизации увеличил команду на 70 матросов (теперь их стало 262 человека), для их размещения конструкторы увеличили полубак, что несколько снизили ходовые свойства. Строил корабли Балтийский завод- а значит, строил долго, дорого и плохо…однако, к войне успели.
'Амур' был не слишком -то велик, две с половиной тысячи тонн водоизмещения, из артвооружения - пять 75-мм и столько же 47-мм… Но только он мог принять на борт 450 мин.
Капитан второго ранга Степанов впоследствии стал командиром 'Енисея', так неудачно подорвавшегося у Талиенвана на собственной мине и видимо, вследствие загруженности единственного Артурского дока, вышедшего из строя до конца войны.
Командиром 'Амура' стал капитан второго ранга Г.А. Бернатович…
Из воспоминаний Вице-Адмирала В.А. Степанова ' Вместе со Флотом', Ст-Петербург, ПетроИздат, 1943 год: ' Первое место, куда я направился, был, конечно, морской штаб наместника. Там я надеялся не только узнать что-нибудь достоверное o судьбе 'Енисея', тесно связанной с моей собственной, но и вообще несколько сориентироваться, разобраться в слухах и сплетнях. В прихожей и в смежной с ней комнате стояли огромные ящики, в которые писаря укладывали синие папки 'дел' и разные канцелярские принадлежности. Работой руководил чиновник.
- Что это? укладываетесь? куда?
- Я так… так, на всякий случай… впрочем, извините! - и он, отвернувшись от меня, с явно-деланным раздражением, набросился на какого-то писаря, оказавшегося в чем-то виноватым.
Начальник штаба к.-a. Витгефт, мой бывший командир, с которым я сделал трехлетнее плавание, встретил как родного. Обнял, расцеловал, но сейчас же, словно предупреждая всякие вопросы, торопливо сообщил, что, 'по слухам", еще есть надежда на ремонт и спасение 'Енисея', что мне надо, как можно скорее, явиться к начальнику эскадры, что там мне все скажут, укажут и т. д., а сам в то же время схватился за какие-то бумаги, начал их перелистывать, перекладывать с места на место, как бы давая понять, что страшно занять и разговаривать ему некогда.
Выйдя из его кабинета, и попытался обратиться к офицерам, служащим в штабе, из которых большинство были старыми соплавателями и сослуживцами по эскадре Тихого Океана, некоторые даже товарищами по выпуску, но все они, в момент моего прихода, видимо ничего не делавшие, теперь сидели за столами, копались в бумагах, имели вид чрезвычайно озабоченный и отделывались какими-то туманными фразами.
Однако же это отнюдь не было следствием их штабной важности, забвения старой дружбы. Наоборот, как только я сказал, что y меня в городе нет пристанища, на меня посыпался целый ряд самых радушных предложений гостеприимства, и люди, только что оговаривавшиеся неотложными делами, всецело занялись посылкой вестовых для сбора моего имущества, рассеянного по Артуру.
Ha 'Петропавловске', где держал свой флаг начальник эскадры, настроение было еще более подавленное.
- 'Точно покойник в доме', - невольно мелькнуло y меня в голове.
Флаг-офицеры и другие чины штаба и судового состава радостно пожимали руки, наперерыв расспрашивали о случившимся, чрезмерно интересовались дорогой,не такой уж и дальней, хоть из самого Дальнего, но решительно уклонялись от всякого разговора o положении настоящего момента.
Флаг-капитан был, по-видимому, занят еще больше, чем адмирал Витгефт. Он просто и без замедления провел меня к начальнику эскадры.
3а три (Примечание автора- опечатка. Две) недели, что я его не видел, адмирал мало изменился.
Все та же фигура старого морского волка,но уже- уставшего, даже седины немного прибавилось, но только добродушно-проницательный взгляд серых глаз сделался каким-то сосредоточенно-усталым, словно обращенным куда-то внутрь.
Казалось, что, произнося ласковые слова приветствия, отдавая приказания, он делает это чисто механически, по привычке, что мысли его заняты чем-то совсем, другим, что, разговаривая со мною, он слушает не меня, а какой-то тайный голос, подымающийся со дна души, и с ним ведет свою беседу.
- '…Да, да… говорят есть надежда…Может быть… но не обещаю!'
Я попытался попросить разрешения использовать меня теперь же на чем-нибудь… - на миноносце, на портовом баркасе.
Адмирал сначала, как будто, согласился.
- 'Да, да… конечно… '
Потом вдруг, словно что вспомнив, усталым голосом промолвил:
- 'Впрочем, нет… все равно… вряд ли…' - и, круто повернувшись, даже не прощаясь, тяжелой походкой направился из приемной в свой кабинет.
Выйдя на набережную, я нашел дом (или, как говорили, 'дворец') наместника, расписался в книге являющихся и направился домой, т. е. к приютившему меня товарищу. Следовало бы еще явиться к младшим флагманам эскадры, но я решил отложить это на завтра, не все ли равно?… Мне было так тяжело… Так хотелось быть одному…
Хозяин еще не вернулся со службы. Сбросив мундир, я сел y окна и стал глядеть… Прямо передо мной возвышался массив Золотой горы, увенчанной брустверами батарей, над которыми высоко в небе гордо вился по ветру наш русский флаг. 'Где однажды поднят русский флаг, там он уже никогда не спускается', - пришла на память знаменитая резолюция Hикoлaя I на донесении o занятии Уссурийского края.
Еще вчера, еще сегодня утром, я верил в ее непреложность. Нy, a теперь? Я не смел дать себе никакого ответа. Может быть, даже хуже, - я не хотел слушать того ответа, который шептал мне какой-то тайный голос. Налево, в восточном углу бассейна, в доке, виден был 'Боярин', а из-за серых крыш мастерских и складов поднимался целый лес стройных, тонких мачт миноносцев, скученных здесь борт о борт; в легкой мгле, пронизанной лучами вечернего солнца, темнели громады 'Петропавловска' и 'Севастополя'; правее, в проходе на внешний рейд, через здания минного гoродка, видны были мачты и трубы стоящего на мели 'Ретвизана'; еще правее, за батареями, постройками и эллингом Тигрового Хвоста, обрисовывались силуэты прочих судов эскадры, тесно набитых в небольшое пространство Западного бассейна, которое 'успели' углубить.
