– Разрешить в подобной ситуации свободу фракций и группировок, значит, создать лазейки для политической организации нашим противникам. Они будут всячески поддерживать любое оппозиционное выступление, даже самое архиреволюционное, рассчитывая таким образом внести смуту в наши ряды, поколебать необходимое нам единство действий в борьбе за социалистическое преобразование страны. Некоторые товарищи делают из такого умозаключения простой вывод – оппозицию давить, как врагов революции, и дело с концом, – энергично рублю воздух ладонью, а по залу в который раз прокатывается волна шума, сопровождаемая нервными усмешками.
– Такое простое решение, однако, является категорически неверным. Уже отмечаются случаи, когда любое критическое выступление объявляется «оппозиционной вылазкой», – на эти слова реакция довольно оживленная. – Однако свобода критики внутри партии является непременным условием выработки правильной политики. Принятые решения могут устареть или не выдержать проверки практикой. Поэтому каждый член партии не только имеет право, но и обязан участвовать в совершенствовании нашей партийной политики. А это значит, что каждый из нас имеет право критиковать не только частные ошибки и недостатки, но, если находит это необходимым, и генеральную линию, и Программу, и Устав! – вот после этих слов шум в зале взлетает до потолка.
– Да, товарищи, вы не ослышались. Но точно так же, как мы должны обеспечить право на критику, мы ни в коем случае не будем признавать «права» за кем бы то ни было брезгливо поворачиваться спиной к принятым партией решениям, саботировать и срывать их исполнение. Если вы видите в этих решениях недостатки – критикуйте, предлагайте на суд партии шаги по исправлению этих недостатков. Но если вы считаете себя членами партии, вы обязаны честно работать для проведения в жизнь линии, принятой большинством партии! Таких членов партии, которые принимают к исполнению лишь те решения, что отвечают их личным вкусам, а остальные забалтывают, – мы в своих рядах не потерпим. При всей свободе критики партия – не дискуссионный клуб, а боевая организация, спаянная единством воли! – эти последние слова как будто срывают вихрь аплодисментов, прокатывающихся по залу.
– Тем более мы не будем терпеть создания внутри партии фракций и группировок, руководствующихся не партийными решениями, а собственной платформой, не партийным Уставом, а фракционной дисциплиной, и ведущих систематическую борьбу, направленную на срыв линии партийного большинства. Вы кричите о бюрократическом перерождении партии – а что вы сами сделали для борьбы с бюрократизмом? Вы использовали авторитет партийных организаций, профсоюзов, контрольных комиссий, рабоче-крестьянской инспекции, советской прессы для борьбы с теми явлениями, что мешают социалистическому строительству? Потерпев первое поражение, не опустили ли вы руки, вместо того, чтобы апеллировать к вышестоящим инстанциям, вместо того, чтобы завоевать на свою сторону поддержку большинства партийного, комсомольского, профсоюзного актива? – стараюсь сдержать нарастающий эмоциональный накал выступления и перевожу дыхание после столь взволнованного монолога. – Разумеется, добиться этого стократ труднее, чем присоединяться к обывательскому брюзжанию по углам, смакующему наши недостатки и стенающему о перерождении Советской власти под прикрытием якобы «левой» фразы. Но нас фразами не купишь. Мы – партия работающая, а не болтающая, иначе нам грош цена! – снова аплодисменты, и под их шум схожу с трибуны в зале заседаний.
Весь вечер и часть ночи сижу потом над правкой стенограммы, чтобы она успела выйти в завтрашнем номере, решительно отбивая поползновения редактора «Торгово-Промышленной газеты» (органа ВСНХ) смягчить некоторые формулировки. Дзержинского нет – его Политбюро своим решением загнало на несколько дней отдохнуть в Подмосковье, и отбиваться приходится самому, не опираясь на авторитет Феликса Эдмундовича.
Сегодня, наконец, заканчивается моя каждодневная беготня на Большую Молчановку, к родильному дому имени Грауэрмана. Все, забираю Лиду вместе с сыном домой. Лида вчера вечером позвонила и сообщила, что завтра ее выписывают. Сама позвонила: у них прямо в палате телефон есть. Редкая по нынешним временам роскошь – далеко не каждое учреждение может похвастаться, что у них все кабинеты телефонизированы. Да, с этим роддомом нам повезло. Хотя территориально мы к нему не относились, но кто откажется принять роженицу, которую привозит сам заместитель председателя ОГПУ?
Прихожу, как положено: с цветами, с коробкой конфет фабрики «Красный Октябрь» для персонала отделения, и с мечтой многих дам – легко узнаваемой по красной шелковой кисточке коробочкой, внутри которой прячется флакон духов «Красная Москва». Это творение парфюмера Брокара, которое производится на его бывшей фабрике, ныне именуемой «Новая Заря», пользуется бешеной популярностью, и предназначено акушерке, принимавшей роды.
Вопрос о том, какое имя дать первенцу, мы решили быстро. От предложения назвать сына в честь деда – Евграфом – я категорически отказался. Тогда было предложено имя другого деда, по материнской линии – Леонид. Леонид, Ленька… Ладно, вполне подходящее имя. Скрепляем с женой согласие поцелуем, и я со всеми необходимыми бумажками отправляюсь в местный ЗАГС, чтобы вписать в свидетельство о рождении нового гражданина СССР – Леонида Викторовича Осецкого-Лагутина.
По случаю возвращения Лиды домой заказываю в гараже ВСНХ автомобиль, и на нем же, оставляя молодую маму на Большом Гнездниковском хлопотать вокруг младенца, отбываю на работу. Что поделаешь – дела не терпят.
За работой по составлению государственных программ на пятилетку никак не могу забыть висящие над нашей экономикой дамокловым мечом не самые радужные виды на урожай 1927 года. Прекрасно помню, чем это обернулось в моей истории – хлебозаготовки пошли под откос, пришлось прибегнуть к чрезвычайным мерам, и с этого момента НЭП стал расшатываться все быстрее и быстрее, вскоре рухнув полностью. Отход от НЭПа в перспективе неизбежен, но здесь не стоит торопиться, да хотелось бы придать процессу управляемый характер, а не городить поспешную импровизацию под угрозой хозяйственного краха.
Эти опасения терзали меня уже давно, и я старался по возможности смягчить проблемы, с которыми будут связаны хлебозаготовки 1927/28 года. Еще прошлой осенью последовал мой визит к Микояну, только недавно сменившему покойного Красина на посту наркомвнешторга.
– Анастас Иванович, – приступаю к делу после обмена приветствиями, – у меня есть серьезные опасения, что рост нашей промышленности, влекущий неизбежно и увеличение внутренних затрат хлеба на плановое снабжение, может привести к сокращению ресурсов хлебного экспорта. А если паче чаяния, будет неурожай, так хлебную квоту на экспорт могут и вовсе зарубить под корень.
