— О, нет! — крикнула в отчаянии Нвард, рывком заслоняя собою Кирилла.
Один за другим грянули два выстрела, Авинов с ужасом почувствовал, как дважды содрогнулось тело девушки. В следующее мгновение он выхватил верный «парабеллум», израсходовав четыре патрона, — пули перебили Мехмету-эфенди локти и колени. Резидент нужен был живым. Визжа и клекоча от боли, османский резидент рухнул на солёный песок, дёргаясь и корчась.
Тут же загремели винтовочные выстрелы — текинцы мчались на помощь своему сердару, паля по экипажу киржима — парни в лодке как раз подхватывали оружие.
— Врача! — заорал Кирилл, падая на колени рядом с Нвард.
Кровь обильно утекала, горячими фонтанчиками брызгая из ран.
— Держись, Нвард, держись! — лихорадочно шептал Авинов, не зная, что же ему делать, как спасать, и страдая от этого.
Прекрасное лицо одалиски резко побледнело, она нашла глазами Кирилла и ясно улыбнулась.
— Так мало… — выговорил тонкий голосок. — Жалко, правда?
— Правда, правда, — еле выдавил Авинов, целуя холодеющие пальчики. — Господи, что я говорю? Всё будет хорошо, маленькая!
— Мне было хорошо с тобой… — прошептала Нвард. — Очень… Хоть не зря всё… Люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю! — вырвалось у Кирилла, верящего в эту минуту, что сказанное им — правда.
Нвард счастливо улыбнулась — и умерла.
— Да что же это такое?! — простонал Авинов.
За спиной его послышались торопливые шаги, и рядом опустился грузный мужчина с чемоданчиком, в очках. Он пыхтел и отдувался.
— Кто? — зло осведомился Кирилл.
— Амашукели моя фамилия, — сварливо ответил мужчина. — Зауряд-врач 1-го разряда. Достаточно?
Он деловито осмотрел Нвард и выпрямился, сокрушённо качая головой.
— Медицина тут бессильна, — вздохнул он. — Обе раны были смертельны.
Авинов погладил холодные пальчики Нвард, бережно уложил руку на грудь девушки и ладонью накрыл её чёрные глаза, неподвижно глядевшие в небо. Веки медленно опустились. Навсегда.
Кирилл, равнодушный ко всему миру, поднялся, держа пистолет в опущенной руке, и подошёл к хрипящему резиденту. Увидев Авинова, Мехмет-эфенди заскулил, тараща безумные от боли глаза, а Кирилл поднял «парабеллум», целясь турку в живот. Ах, как же он хотел причинить смерть этому выродку! Но нельзя, нельзя… Резидент нужен живым. Служебный долг, будь он неладен…
— Доктор, — сказал Авинов чужим голосом, — залатайте эту сволочь, пожалуйста.
— Залатаем… — проворчал Амашукели, искоса поглядывая на Кирилла.
А Кирилл сунул пистолет в кобуру и неторопливо зашагал вдоль берега. Погано-то как, Господи…
Текинцы тронулись было следом, но Авинов отослал их — надо было остаться одному.
Дойдя до дальних причалов, он остановился и стал смотреть на чёткий горизонт, на белоснежный конус вулкана Нимрут — так, кажется, его называла Нвард.
Давешний гидро с рокотом приводнился, пробежал, чертя по зыби пенные дорожки, и подрулил к причалам.
М-5,— безразлично определил Кирилл. «Пятак».
Стрелок выскочил первым, привязал к столбу тросик, чтобы аппарат не отнесло волной. Вторым вылез пилот.
Оба в чёрных кожанках с серебряными погонами, авиаторы приблизились к Авинову и отдали честь, бросив ладони к тёплым шлемам.
— Штабс-капитан Авинов? — удостоверился пилот.
— Да, — бесцветным голосом ответил Кирилл, продолжая смотреть на вулкан и плохо видя его.
— Поручик Фогель. Нам поручено доставить вас в Трапезунд. Генерал Марков приказал срочно прибыть в штаб.
— Вот как? — вяло промямлил Авинов.
В то же мгновение сильная рука стрелка, зашедшего ему за спину, прижала к лицу Кирилла мокрую тряпку, смоченную в какой-то химической гадости. Штабс-капитан дёрнулся, ударил локтем назад, попал, услышал шипение и мат, а затем мир поплыл, проваливаясь в цветущую пустоту…
…Очнулся Кирилл от холода и свежего воздуха, набегавшего в лицо. Всё вокруг гудело, тряслось и покачивалось. Авинов раскрыл глаза. Слева и справа от него плыли серые, растрёпанные облака. Он сидел на месте стрелка, со связанными руками. Пошевелив ногами, Кирилл убедился, что и на них тоже путы. Пропеллер гудел, толкая воздух назад, а крылья, чудилось, чуть взмахивали плоскостями.
— Эй, сволочь! — позвал Авинов пилота.
Тот обернулся и громко посоветовал:
— Заткнись, белобрюхий, а то «бочку»[164] сделаю! Полетишь тогда сам!
Кирилл скривил губы. «Белобрюхий!» Надо полагать, схватили его «краснопузые». И он даже догадывается, какому такому товарищу занадобился штабс-капитан Авинов…
Гидроплан канул в полосу облачности и вынырнул из неё. Внизу хмуро заблестели переливы волн. Море.
«Пятак» снизился, забирая то влево, то вправо, снова поднялся — и потянул на север, где замаячила скорлупка корабля, сверху похожего на серый стручок. Описав круг, гидро пошёл на посадку, запрыгал тяжело по волнам, подплывая к самому борту канонерской лодки «Кубанец». Сноровистые краснофлотцы спустились по трапу, изымая ценный «груз» с места стрелка и поднимая на палубу. Кирилл дёрнул плечом, сбрасывая грязные сучковатые пальцы «красного», вцепившиеся, как крючья, и заработал тычок в область почек.
— Не дёргайся, стерво, — добродушно проворчал матрос. — Ходи…
— Погодь! — крикнул пилот и швырнул авиновскую кубанку. — Лови-ка!
— Опа! — Краснофлотец поймал убор и нахлобучил его на голову Кириллу. Глумливо усмехаясь, сказал, ударяя в последний слог: — Красавец! Куда его, товарищ командир?
Командир корабля, седоватый мужик с глазами пропойцы в красных прожилках, стоял на палубе с горбушкой чёрного хлеба в руке. Аккуратно отрезая тонкие ломтики финским ножом, он клал их в беззубый рот и смаковал, как конфекты.
— Во вторую каюту, — прошамкал он.
— Руки развяжите, товарищи долбаные, — потребовал Кирилл. — Не сбегу.
— Замолчь, курва!
Молча разрезав верёвки на пленнике, командир указал финкой на люк — туда его, мол.
Авинова затолкали в тесную каморку и заперли дверь. Кирилл огляделся. Ничего, кроме пыльного иллюминатора и рундука[165] с парой солдатских одеял, в каюте не было. Пожав плечами, штабс-капитан прилёг на рундук, постаравшись заснуть. Хоть и не сразу, но ему это удалось.
К концу февраля основные части Балтийского флота сосредоточились в Гельсингфорсе.[166] Скованные льдами, стояли тяжёлые бронированные громады новейших линейных кораблей «Гангут», «Полтава», «Севастополь», «Петропавловск». Они казались брошенными и вымершими, колдунами-комиссарами обращёнными в подобия хладных финских скал, таких же серых, заснеженных и неприютных.
