А через несколько минут на выделанной телячьей шкуре появились еще две надписи: «Хвалынское море» и «Русское море»[134].
Прикрыв для пущей верности ладонью рот и примерившись (не помешает ли?), Авдотья подшагнула поближе, пытаясь прочитать меленькую-меленькую надпись под одним из самых крупных кружочков: «Москва».
Чуть передвинула взгляд, изо всех сил вглядываясь, и успешно сложила из отдельных буквиц новое слово-надпись: «Спасо-Прилуцкий монастырь».
Множество точек-городов, синие нитки рек, мелкие пятнышки озер, зелень лесов – целый мир, с необычайной точностью и красотой проявляющийся на обычном куске пергамента. Понимание того, что происходит прямо на ее глазах, разом переполнило Авдотью гордостью, страхом и благоговением. Ведь с таких горних высей могут глядеть на землю тварную лишь ангелы Господни и сам Вседержитель…
Ширк-ширк-ширк.
Глядя на то, как тонкие руки сноровисто орудуют пестиком, разбивая-растирая куски сухой белой глины в мелкую пыль, царский аптекарь Клаузенд одобрительно покивал и задумался – спросить ему сейчас, чем именно занят его ученик, или немного обождать?.. Выбрав второе (ему тоже не нравилось, когда лезли с расспросами во время работы), Аренд вернулся к сортировке недавно доставленного из Риги (вернее, через ее порт) груза лекарственных трав и минералов, время от времени искоса поглядывая на царевича Димитрия. Просто удивительно, сколь сильно сей царственный отрок оказался одарен к трудной и чрезвычайно сложной науке алхимии, а также и ее ветви – фармацевтике! То, что он учил восемь долгих лет, заучивая наизусть каждую лекцию в университете, каждый трактат, царевич впитал в себя всего за год с небольшим. И пусть десятилетний мальчик пока не очень уверенно определял часть редких ингредиентов животного происхождения (вроде печени лягушки или сушеных вороньих жил) и время от времени путал некоторые последовательности действий при варке особо сложных микстур, ему уже сейчас можно было смело давать звание подмастерья. А когда наберется должного опыта и постигнет последние тонкости преподаваемой ему науки…
– Господине Клаузенд, нас до тебя не пускают!..
– А ну тихо! Разорался тут, ирод царя небесного.
Приоткрытая дверь окончательно распахнулась, пропуская внутрь аптекарской избы дворцового стража, затем еще одного, и только после этого показалась продувная рожа приказного дьячка. Честно говоря, голландец по сию пору удивлялся, как можно доверять денежные дела людям, у которых прямо на лице написано (причем крупными буквами), что они безбожно воруют.
– Еще два тюка доставили и короб. Большой!
– Так давай их сюда.
– Так не пускают же!..
Десятник постельничей стражи страдальчески поморщился, затем махнул своим подчиненным. Те, в свою очередь отпихнув от драгоценного груза мнущихся носильщиков, сами подхватили и занесли его внутрь.
– Сюда. Ты ослеп?! Осторожно!!! Так, все, идите прочь, идите!..
Полный самых дурных предчувствий, аптекарь с хрустом вскрыл короб, едва ли не с головой нырнув в его темные глубины, а спустя примерно полчаса, сияя довольной улыбкой, распрямился и облегченно вздохнул – все цело. Бросил короткий взгляд на ученика, отставившего ступку и что-то взвешивающего на больших рычажных весах, и с громким треском вспорол грубую мешковину первого тюка:
– Что у нас здесь?..
От увлекательнейшей сортировки его содержимого алхимика-фармацевта ненадолго отвлек запах горячего жира, дополненный самыми разными ароматами. Придирчиво осмотрев стол превращений[135] на предмет возможного непорядка, но так оного и не обнаружив, Клаузенд вновь вернулся к своим сокровищам. Спустя еще час увлекательнейшей сортировки содержимого разнообразных сверточков, кувшинчиков, шкатулочек и прочих емкостей, когда все было подписано и даже (ну большей частью) расставлено по длинным полкам большого аптекарского лабаза, выстроенного из крепкого камня и мореного дуба, к нему присоединился и малолетний подмастерье, как раз закончивший свои непонятные труды.
– Наставник?..
Отведя взгляд от ковчежца с толченым рогом косули, Аренд вгляделся в колбу, почти доверху наполненную мелкими темно-желтыми семенами, и понимающе кивнул:
– Зерна Pomo d’oro, иначе – Золотого яблока. Красивое, но довольно ядовитое растение. Знакомый аптекарь прислал по моей просьбе – возможно, его свойства смогут усилить мазь от сыпи на коже…
– Могу ли я взять немного себе? Моя служанка любит украшать горницы разной красивой зеленью.
Царский аптекарь польщенно кивнул (мог ведь и не просить, а просто взять сколько надо!..), не забыв напомнить об известной предосторожности при обращении со столь ядовитыми растениями.
– Кстати! Богатые дамы Испании и Нидерландов украшают свои дома и вот этим цветком.
Приняв из рук голландца очередную колбу, Дмитрий с некоторым трудом задавил желание немедленно протереть глаза.
– Heliantis. То есть…
Наследник машинально перевел услышанную латынь так же просто, как до этого без всяких толмачей понял название первого растения на итальянском.
– Солнечный цветок. М-м?.. Скажите, наставник, а у вас случайно нет Solanum tuberosum?
– Паслен клубненосный?.. Хм… что-то знакомое.
Поглядев, как ученик быстро набросал рисунок искомого растения, и поворошив свою память, фармацевт закивал:
– Теперь припоминаю. Ядовиты только соцветия, остальное же можно брать голыми руками. Сейчас на складе его нет, но можно отписать моим поставщикам, чтобы выслали десяток-другой кустов.
«Ничего, переживу. Мне пока и с помидорками да подсолнечником хлопот хватит. Однако как же все удачно получилось!..»
В некотором сомнении пожевав губами, Клаузенд уточнил:
– Вашей служанке этого хватит, Димитрий Иоаннович?
Вместо ответа наследник признательно кивнул, после чего ненадолго отошел с проверкой к небольшим глиняным формам. Внимательно их осмотрел, навесил пяток дополнительных больших гривенок[136] из свинца на непонятные штырьки, выпирающие из обожженной глины, и коротко поклонился своему учителю, прощаясь:
– Наставник.
Любопытство Аренда Клаузенда насчет того, чем именно занимался его ученик, так и осталось неудовлетворенным – на следующий день формы унесли в неизвестном направлении явившиеся за ними охранники царевича. Зато в этом нежданно-негаданно повезло царскому столяру Ефрему: он лично пронаблюдал, как Димитрий Иванович утрудил свои ручки белые, осторожно разбирая надвое глиняные пластины и извлекая на свет божий длинные и вроде бы разноцветные спицы. Затем отрок аккуратно протер их тряпицей, смоченной в ВИНЕ! И с удивительным бережением разложил сушиться на расстеленном куске льняной ткани.
