Неожиданно Анька-младшая заставила свою лошадь сделать несколько шагов и, нагнувшись с седла, протянула Николе беленький платочек, который, по Мишкиной инструкции, носила в левом рукаве.
– Возьми, Николай, утрись.
– Б… благодарствую… боярышня. – Никола зажал платочек в кулаке, даже и не думая использовать его по назначению, и воззрился на Аньку, как на икону.
«Ну дает сеструха! Дура-дура, а… Нет, наверно, мать подсказала, сама бы не догадалась. Но как снайперски попала! Никола теперь на нее молиться готов, да и на мать тоже… И все остальные… О, женщины, коварство ваше имя! Несколько слов, платочек, и полтора десятка охламонов стоят на задних лапках и виляют хвостиками. Шарман!»
Мишка, чтобы сразу не сбивать пацанам романтически-восторженное настроение, нарочито неторопливо поправил сбрую и взобрался в седло. Потом оглядел строй отроков и отечески-ворчливым тоном сказал:
– Рты закройте, мухи залетят! Это матушка моя – боярыня Анна Павловна, а это мои сестры: – боярышня Анна и боярышня Мария. – Отроки дружно отмахнули дамам земной поклон. – Если от воинского учения совсем невмоготу станет, приходите к ним поплакаться, они вас пожалеют… Может быть. Десятник Петр! Принять командование над отроками!
– Слушаюсь, господин старшина!
– Вот десятник Петр, – продолжил Мишка наставительным тоном. – Он теперь ваш командир, все приказы его выполнять беспрекословно, со всеми делами и вопросами обращаться тоже к нему. Командуй, Петр.
Мишка жестом подозвал к себе Дмитрия и Роську и негромко, чтобы слышно было только им, приказал:
– Мить, тех двоих, – Мишка кивнул в сторону «диссидентов», – в село не пускать. Поставь у ворот заставу. Роська, договорись с Ходоком, чтобы на ладьи их тоже не пускали. Переночуют под открытым небом, может, в разум придут.
– А если спрашивать станут, что им теперь делать? – поинтересовался Митька.
– Дорога у них только одна – пешочком до Нинеиной веси. Но лучше будет, если они сами догадаются. Да, чуть не забыл! Мить, вызывай всех ребят в Ратное, на базе оставь только один десяток Первака, чтобы порядок поддерживали и за новичками присматривали. А остальные чтобы завтра до полудня здесь были! Всё, поехали, пускай Петька тут дальше разбирается.
Мишка догнал мать и поехал с ней стремя в стремя. Вслед отъезжающим практически одновременно раздались два голоса. Сначала Петькин:
– Напра-во! Отставить! Чурбаки стоеросовые, где правая рука – не знаете? Напра-во!
Потом голос одного из «диссидентов»:
– Матушка боярыня, не оставляй, не дай пропасть, заступись!!!
– За что ты их? – Мать качнула головой в сторону продолжающего блажить купеческого сынка. – Жалостно-то как причитает.
– Пускай причитает. Они решили, что если за учебу заплачено, так с нами можно, как с нанятыми работниками, обращаться. Пускай охладятся на бережке, к утру, глядишь, и поймут, как купчишкам с боярами разговаривать положено.
Мишка сначала ляпнул, а потом только вспомнил, что мать – тоже купеческая дочь.
– И давно ль боярином себя чувствуешь, сынок? Носом за небо не цепляешься еще? Ты уж прости нас, худородных, если обидели чем…
– Да не обо мне речь, мама! – Мишка готов был провалиться со стыда, но нужно было как-то разруливать ситуацию. – Они не должны в нас нанятых слуг видеть! Понимаю я, что дядька Никифор все Ратное может купить и с пустым кошелем не останется, знаю, что есть купцы и умнее и богаче бояр… Но надо же было как-то с этих оболтусов столичный гонор сбить! Способ только один – показать, что отношения между сословиями и у нас такие же, как в Турове: боярин есть боярин, купец есть купец, а купеческий сын только на отцовом подворье на работников может покрикивать, и больше нигде…
– Ишь как разговорился, – мать улыбнулась, – уймись, все ты верно сделал, но запомни: станешь перед ратнинцами нос задирать, с тебя самого гонор так собьют, что вмиг про боярство забудешь. И так на тебя уже мужи косо смотрят… Ладно, говорили уже об этом.
– Мам, а чего дядька Лавр такой мрачный сегодня? – поспешил Мишка сменить тему. – И тетка Татьяна на берег не пришла.
– Дела семейные, тебе-то что?
– Ну… Я, как бы, в ответе за них… После того… – Под материным внимательным взглядом Мишка почувствовал, что опять ляпнул что-то не то. – Хочется же, чтобы у них все хорошо было…
– Всё у них хорошо и есть, – в противоречие собственным словам, мать как-то невесело вздохнула, – размолвки у всех бывают, только всяким нахальным мальчишкам совать в них свой нос вовсе не надобно.
«Э-э, погодите-ка, сэр Майкл! Что-то леди Анна крутит. Когда вы намекали на ее отношения со Спиридоном, она к этому гораздо мягче отнеслась, даже с юмором. А тут сразу: „Не суй нос!“ Мать, Лавр, Татьяна – классический любовный треугольник. И обе женщины не смогли родить Лавру ребенка, правда, по разным причинам – мать с саней на полном ходу упала, а Татьяне волхв подгадил. Потом влез я со своим „колдовством“, потом появился Спиридон. Теперь вот еще и „Лешенька“ с похоронными настроениями и пристукнутым отпрыском в придачу. Как мать ахнула, когда его узнала! Близкий друг юности, побитый жизнью… Женское сердце не отозваться не может. А Лавру что с того? У него же с женой вроде бы все наладилось? Черт ногу сломит… А! И правда – не мое дело!»
– Мама, Анька сама придумала платок Николаю дать или ты подсказала?
– Ну, Мишаня, ты сегодня, видать, весь ум на воинские дела истратил! Или, – мать хитро улыбнулась, – с Юлькой на лавочке лишку пересидел?
«Блин! Уже доложили! Деревня, тудыть ее…»
– А при чем здесь Юлька-то?
– А при том! Сестры твои нигде дальше Княжьего погоста не бывали никогда, а здесь парни из стольного града. Аж изъерзались обе в седлах: «Поедем, мама, посмотрим, поедем, посмотрим» – эка невидаль! Такие же сопляки, как и везде.
– Но ведь хорошо же все получилось, мама! Отроки на вас теперь молиться готовы…
– Ничего хорошего! Боярышни себя блюсти должны! В Турове вокруг них и не такие парни крутиться будут, и что ж, к каждому вот так – нараспашку? Думаешь, она Николу пожалела? Да ничуточки! Ей надо было, чтоб все только на нее смотрели! Если она и в Турове так вести себя будет… И ты решил, что эту дурь я ей присоветовала сотворить?
– Но ты же сама…
– Да! Тебе помогала! Николая приласкала, на тех двоих и не посмотрела – сразу видно, что и женщины в Ратном воинский порядок понимают. И того, что я сделала, было достаточно, а Анька… Ну я ей еще покажу, как себя вести надо! И ты тоже хорош, сынок! Простых вещей не понимаешь, а во взрослые дела нос суешь!
Похоже было, что робкая попытка Мишки разобраться в хитросплетениях взаимоотношений женщин и мужчин в семье Лисовинов и около нее зацепила мать всерьез. Скорее всего, она и сама еще не разобралась с собственными эмоциями, взбаламученными приездом Алексея, и сработала перенятая у деда за многие годы семейной жизни привычка. У сотника Корнея тоже смущение или неуверенность очень быстро переходили в злость то ли на себя, то ли на окружающих, не поймешь.
