Вар-ка казалось, что в его жизни уже была похожая ситуация, только он все никак не мог вспомнить.
А когда вспомнил, ему стало плохо. Собственно, и раньше-то хорошо не было, но теперь… Один и многие: обмен то ли энергией, то ли эмоциями — гипноз, внушение, биоэнергетика, индуцирование пассионарности, колдовство — да черт его знает что! Но, много миров и много жизней назад, ИМЕННО ТАК он, Вар-ка, готовил к атаке Речных воинов! Что же тут происходит?!
А толпа мужчин внизу в исступлении скандировала:
— Каждый — брата своего!! Каждый — друга своего!! Каждый — ближнего своего!!!
Густая, плотная волна чужого неистовства накатила, налегла с такой силой, что Вар-ка заметался, пытаясь уклониться, выскользнуть, вынырнуть из-под нее. Сквозь дикий, противоестественный замес чужого ликования и боли, черной бездны вины и света радости грядущего прощения к нему просочилось, протолкалось понимание слов, что кричали внизу. И еще одно — может быть, он понял это даже чуть раньше: немедленно уходить! Нужно немедленно уходить и никогда больше не возвращаться в эту реальность!
До белесой полупрозрачной дымки оставалось меньше ста метров почти голого склона, когда Вар-ка остановился, бросил на камни рюкзак и… побежал вниз.
Без мыслей, с пустой до звона головой он бежал туда, где редкая цепь людей с мечами, ножами, палками в руках уже подходила к крайним шатрам и палаткам…
«Каждый — брата своего, каждый — друга своего, каждый — ближнего своего…»
И было утро. Злое, дымное утро великого плача.
Вар-ка брел через огромное стойбище народа иревов. Он обходил потухшие костры и группы людей, изнуренных горем: кто-то пытался переодеть мертвого в чистые одежды, кто-то просто лежал, уронив голову на остывшую грудь отца, матери, сына…
«Как они смогут похоронить сразу столько мертвых? Ведь несколько тысяч, наверное… А меня не убили. Я же не был ничьим братом, другом или ближним. Я просто мешал и в конце концов получил чем-то по башке сзади. Теперь там колтун из волос, мусора и засохшей крови. И очень больно. Но кость, кажется, цела… Голова гудит, и каждый шаг отдается в висках тошнотворной болью. Это, наверное, пройдет… Но что я делаю здесь?! Зачем вернулся вчера?! Мог кому-то помочь? Мог что-то изменить? Понимал же, что не мог, но понимать — это одно…»
Когда-нибудь он вспомнит все, что было вчера, а сейчас… Сейчас только лицо, которое он увидел последним, — потом была лишь боль и темнота.
На его глазах парень убил пожилую женщину. Вар-ка подскочил, ударил в грудь, вырвал меч. Это был и не меч даже, а просто заостренная полоса металла. Он замахнулся непривычным оружием, но, раньше чем ударил, вдруг увидел и понял, что лицо парня в слезах и соплях, что он сам хочет смерти как избавления.
«Каждый — брата своего, каждый — друга своего, каждый — ближнего своего…»
Здесь и там на замусоренной, истоптанной земле валяются фигурки птиц: большие и маленькие, сделанные искусно или только обозначенные на кусках дерева, металла, глины.
«Чтобы никто не сказал, что те или эти не испили от чаши гнева Его…»
Если бы! Если бы не болела так сильно голова, он бы смог проявить, вытянуть на поверхность свою другую личность. Ведь у него же две памяти: собственная и Колина, Николая Васильевича Турина — человека из другого мира. А Коля, наверное, сказал бы что-нибудь отстраняющее, успокоительное, вроде: «Этногенез в действии!», или про идею, овладевшую массами, или что-нибудь из Ветхого Завета. Наверное, Коля сказал бы, а Вар-ка не может, потому что… каждый — брата своего, каждый — друга своего, каждый — ближнего своего!
Обходить стало некого, и Вар-ка без удивления обнаружил, что прошел огромный лагерь иревов насквозь. От знакомой тропы на склоне его теперь отделяет лишь невысокий бугор с шатром Сеймона на вершине. По сторонам от входа на двухметровых треногах из тонких бревен укреплены две плиты Закона — те самые, что они вчера принесли с горы. Вар-ка подошел поближе, поднял голову и стал всматриваться в письмена на полированном металле. И вдруг…
Яркий, ослепительный свет ударил в глаза! Темный металл таблиц вспыхнул и засиял так, что смотреть на него стало больно!
Десятки тысяч живых, но раздавленных скорбью людей не сразу заметили это чудо. Но они увидели его все — даже те, кто был на дальнем конце стойбища. Сначала отдельные крики, потом нарастающий рев или стон…
И поднялась, вспухла, затопила хмурый утренний мир волна облегчения и радости. Это было как общий вздох: ПРОЩЕНЫ!
Вар-ка не сразу вынырнул из потока чужих эмоций, не сразу восстановил зрение. Он подошел чуть ближе, присел на корточки: таблицы по-прежнему были тусклыми. «А-а-а, это же просто солнце показалось над горизонтом, и первый луч отразился от полированного металла! Но каков эффект! Интересно, это получилось случайно или… точный расчет? И вообще: что здесь происходит случайно, а что по расчету?! И по ЧЬЕМУ расчету?»
Вар-ка потрогал свою многострадальную голову: похоже, что после удара по черепу он обрел способность читать незнакомые письмена. Так, конечно, не бывает, но он почему-то понимает, что там написано! Не все, правда, понимает, а только вон те два столбца на левой таблице. Наверху с краю крупными значками:
КЛЯНЕМСЯ
Потом непонятно, но внизу справа совершенно точно:
НЕ УБИВАТЬ
— Куда ты ведешь меня, странник? И почему я иду за тобой? Зачем говорил я с тобой и ночью, и днем?
— Разве я заставляю тебя, Сеймон? Не ты ли сам предложил мне взойти на гору, где молились и приносили жертвы отцы отцов ваших?
— Да, я предложил… Но от тебя я узнал о забытом святилище на склоне этой горы. Ты — человек из чужого народа, не знающий наших обычаев. Не с язычником ли, творящим мерзость пред лицом Его, разделил я трапезу свою?
— Ты ли говоришь это, Сеймон — вождь избранного Всевышним народа? А ведь ты говоришь, и я понимаю тебя, и сам ты внемлешь звукам речи моей. Много ль иревов, крепких в вере предков своих, помнят язык сей? Язык, на котором клялись Вседержителю отцы ваших дедов? Потерпи: почти окончен нелегкий наш путь. Вон там, чуть выше, в волшебном тумане, нет ни жары, ни холода — там восстановим мы силы и… поговорим.
— Странно! Послушай, Вар-ка, здесь, кажется, действительно не холодно и не жарко! И запахи другие… Я никогда не был в таком месте! Не на пороге ли мы… Не здесь ли…
— Нет, Сеймон. Творец-Вседержитель не обитает здесь. И не сидит Он на облаке, присматривая за нами сверху. И не мчится на огненной колеснице, и не является в столпе огненном!
