И правильно перевоспитываю. Девочки доказали морозоустойчивость и желание работать на благо родины в районах крайнего севера. Завтра же пререговорю с кадрами в Большом и мобилизую в Молотовск. Опять первый секретарь московского горкома партии будет названивать и проситься в тепличные условия на север. Хрен тебе, Никита Сергеевич. Сначала научись воспитывать своих предательских детишек, рванувших с государственными секретами за границы, сразу после смерти вождя.
Сижу с удочками у края проруби, голова свободна от мыслей. Хорошо. Угнетает одно, через несколько часов придётся окунаться в грязные дела, столь грязные, что грязнее самой грязной грязи. В дела предателей и шпионов.
Подвели мужика. Спрашиваю:
–Этого чего? Топить привели?
–Товарищ нарком. Это композитор, хочет написать поэму про балерин и купание
Отрываю взгляд от поплавка и смотрю на композитора. Вижу поганого человечишка. Сегодня он пресмыкается перед Сталиным и режимом, а завтра, после смерти хозяина, польёт его грязью и будет врать, что заставили. Не он ли написал оперу про Маресьева?
Композитор торопливо, пока и в самом деле не утопили по ошибке:
–Я товарищ нарком, не поэму, а оперу.
–От меня, чего надо?
–Нужна творческая командировка в Молотовск, дабы окунуться в атмосферу трудового подвига и праздничных рабочих будней.
Точно, он оперу про Маресьева схалтурил, так у них это называется. Люди совершают подвиги, а это дерьмо расписывает про то, а потом, среди своих, хвастает, что халтурка обломилась и он забашлял.
–Вы готовы, товарищ, на подвиг в Молотовск?
–Конечно, иначе бы я не просился, товарищ нарком.
Баксиков сволочь хочет. По девкам бегать и не заплатить, он же в командировке, ему положено за счёт НКВД.
–Демонстрируйте готовность.
–Как, товарищ нарком?
–Товарищ полковник, Вы почему не объяснили как?
Федя багровеет. Дожимаю его:
–В следующий раз, товарищ полковник, будете доказывать готовность вместе с испытуемым. Понятно?
Федя готов доказать готовность в проруби, настолько побагровел.
–Разрешите идти, товарищ нарком?
–Идите.
Не иначе Федя присмотрел девочку из хорошей семьи в жёны. Не тестюшку ли привёл пристроить в командировку?
О клюнуло, ещё клюнуло. Буду сегодня с ухой. Сварил супчик из десятка рыбок. Подтянулись разведчики Ворошилова:
–Разрешие поучаствовать в употреблении, товарищ нарком?
–Молодцы военные. Так всегда, народ рыбку ловит, а ест армия. Присоединяйтесь армейцы.
Все как-то устроились. Федя притащил из машины миски и ложки, хлеб и присоседился сам.
Армейцы повертели носами и один из них, самый бойкий:
–Может разговеться, товарищ нарком?
–Можете, а мне нельзя, я на работе.
–И мне нельзя, я за рулём.
Военные приуныли, но не надолго. Притащили гитару и развлекаются. Подтянулись партийные, затем ещё какие-то. Появились балерины, они успели переодеться. Сзади разливали. Военные похлебали горячего и успели сбегать на задние ряды. Народ развеселился. Кто-то дурашливо крикнул:
–С новым годом!
Меня как стукнуло, Новый год, чо ли? Увидел сиротливо валющуюся гитару, поднял и протёр от снега. Машинально брямкнул струнами и тихонько, под настроение запел:
–Скромненький синий платочек…
Чо слова Симонова, я помню. А вот, кто написал мелодию? Не тот ли, желающий по девкам на халяву? Ну, ничего, не обеднеет от одной песни.
Военные услышали и захотели записать. Не нашли чем. Балерины, скучающие без мужиков, поддержали военных и объявили, что будут учить слова.
Исполнил под гитару ещё и ещё. Слышу, балерины перестали запинаться в словах и остальные стали подтягивать.
Разведчик, майор, самый бойкий:
–Это чьи слова, товарищ нарком?
–Всё народное и музыка, и слова.
Подумал, чо надо развлекаь публику, Новый год всё таки. Сбацал ещё несколько песен. Потом впомнил о войне на носу и исполнил для военных:
–Шеснадцать тонн опасный груз,
Летим мы, мальчики, бомбить союз..
Вспомнил, чо у меня в Молотовске скучают амеры. Надо им современного репертуара подбросить. Организую ка из присутсвующих балерин банду джаза.
Закричал:
–Девочки, у меня идея. Айда ко мне.
Подваливают балерины в обнимку с военными. Раскраснелись так, чо хоть опять в прорубь.
–Девчёнки, давай песню сбацаем на английском.
Ну и исполнил те же шеснадцать тонн в английском варианте. В своё время я не увлекался импортной музыкой, а когда попал, то слушал всё, чо в телефоне. После такого количества прослушиваний, запомнил мелодии и слова. Да и какие у амеров мелодии, одна срамота.
Я наяриваю, народ учит и приплясывает. Под ночь похолодало, как я потом узнал до сорока, а нам хоть бы хны, пляшем и поём во всю ширь. Несколько раз прибывали милицейские патрули и требовали пройти. Их подводили ко мне, народ узнавал начальство и оставался слушать, а потом и участвовать.
Машины отезжали и возвращались с горючим и закусью. Я не препятсвовал. Под утро люди разбрелись по машинам и укатили. Я осморел место проишесвия и не обнаружив пьяных, спящих под кустами, разрешил Феде отчаливать.
–Куда?
Куда ещё? У меня и квартиры нет, видно забыл про меня товарищ Сталин.
–На работу.
Федя обречённо вздохнул и покатил в НКВД.
–32-
Нет, не забыл про меня товарищ Сталин, хотел пригласить на встречу Нового года, да не смог найти. Просил, как появлюсь, чтоб позвонил.
–Здравия желаю, товарищ Сталин.
–Мы опять не могли Вас найти. Где Вы были?
–С народом отмечали Новый год.
–С каким народом?
–С охраной, военными, партийными товарищами, балеринами и милицией.
–И где это мероприятие происходило?
–В Серебряном бору, товарищ Сталин. Хорошо провели время, купались, загорали, ловили рыбку и ели уху.
–Вы знаете, товарищ Филимонов, на улице зима и мороз в сорок градусов?
–Мороз нам не помеха, товарищ Сталин.
–Кто это мы?
–Я и балерины. Они собираются на гастроли в Молотовск, вот и тренируются.
–Вы там не заболели, товарищ Филимонов?
–Нет, товарищ Сталин, мы закалённые.
