Звякнул металл, а затем меч лишился острия. В целом удачный удар пришёлся на нижнюю часть бородки топора, подставленного Эйрихом буквально в последний момент.
Гунн не растерялся и ударил Эйриха кулаком левой руки по лицу, заставив отшатнуться. Рывок в сторону — копьё в руках гунна.
— Меня зовут Улдин — если тебя спросят твои боги, знай, что тебя убил я, — с усмешкой заявил гунн.
Ситуация не стала зеркальной предыдущей, потому что у Эйриха есть щит, но всё равно, шансы на победу резко упали, потому что щит — это не гарантия.
И сразу стало видно, что гунн владеет копьём не хуже, чем мечом: уколы были замысловатыми и быстрыми, правда, Эйрих не увидел в них ничего нового и оригинального.
Подставляя щит под углом, Эйрих пытался сократить дистанцию, но гунн успешно рвал её, несмотря на ранение ноги и дорожку крови, оставляемую на утоптанной земле. Время играло на стороне Эйриха, поэтому он тоже не гнал события, хотя у него уже выработался план по надёжному и зрелищному убийству гунна...
Поединок шёл своим ходом, а обстановка вокруг сильно изменилась, ведь гуннов становилось всё меньше и меньше, а готы заняли всё пространство вокруг деревенской площади.
Идея Эйриха была в вооружении всех воинов копьями и щитами, что и было проделано. Когда всадники лишены возможности манёвра, а вокруг полно копейщиков, расклад строится явно не в пользу всадников. Тактика беспроигрышная, ведь гунны не могли не то что организоваться для отпора, но и даже использовать свои хвалёные луки.
Ловко отбивая уколы щитом, Эйрих непременно пытался сократить дистанцию, делая вид, что это его единственный шанс на победу, а гунн Улдин пытался нанести укол хоть в какое-нибудь уязвимое место, потому что понимал, что у него не так много времени, прежде чем он начнёт терять силы от потери крови. Ещё и рана на ноге не помогала сохранять концентрацию...
Решив, что гунн достаточно ослаб, Эйрих выждал следующего укола и подставил щит под прямым углом. Наконечник скользнул по умбону и врезался в древесину, надёжно там завязнув.
Не дав времени извлечь копьё, он накинулся на гунна с серией рубящих ударов, поразив область левой ключицы противника. Улдин закричал от боли, но не отступил, а наоборот, бросился на Эйриха и завязал борьбу.
Они упали на землю, Эйрих чудом вытащил руку из держателей щита ещё в падении, поэтому вцепился левой рукой в лицо гунна, пытающегося добраться до мальчишеской шеи.
Топором достать врага не получалось, поэтому Эйрих отпустил обмотанную кожаной лентой рукоять и начал щупать свой пояс в области кинжала.
— Лучше бы ты не лез, сопля... — прохрипел Улдин.
Длина рук гунна не позволила Эйриху обеспечить достаточный упор для ослабления хватки на шеи, поэтому надежда была лишь на кинжал, который лежал под неудачным углом и его нельзя было вытащить без усилий. Воздух кончался, лицо Эйриха покраснело, а сознание начало постепенно затухать.
Он мог бы попросить помощи, ведь точно видел несколько воинов, наблюдающих за поединком, но это бы обесценило победу.
Наконец, кинжал был вынут и пущен в ход. Первый удар пришёлся в подмышку гунна, а второй в шею. И третий, и четвёртый, и пятый — все последующие удары пришлись в шею гунна, обагряя Эйриха щедрыми порциями крови.
Хватка вражеских рук ослабла, Эйрих с усилием столкнул с себя истекающее кровью тело, часто задышал, хлебнув немного чужой крови, после чего прикрыл глаза и полежал немного.
За ход боя он не переживал, потому что руководил всем отец, поклявшийся действовать строго по плану.
Повалявшись несколько минут, Эйрих с трудом поднялся на ноги, поднял с земли свои топор и щит, после чего огляделся.
Вокруг было около пяти десятков воинов, все потрёпанные, распаленные, тяжело дышат, но никто из них не был настолько залит кровью, как Эйрих.
— Как щедро ты ему... — произнёс подошедший к гунну Ниман Наус, оценив количество отверстий в шее гунна.
— Эйрих Щедрый! — подхватил какой-то остряк из толпы. — Эйрих Щедрый!
— Эйрих Щедрый!!! Да-да-да!!! Эйрих Щедрый!!! — пришлось по нраву воинам новое прозвище. — Славься Эйрих Щедрый!!!
Неодобрительно покачав головой, Эйрих опустил топор и щит, после чего поплёлся к деревенскому колодцу.
/6 мая 408 года нашей эры, Западная Римская империя, провинция Паннония/
— ... тот самый Улдин? — удивлённо переспросил Эйрих.
— Мы всё проверили и перепроверили, — покивал Наус. — Пленные говорят, что их вёл сам правитель, потому что они собирались взять минимум четыре десятка деревень. Всё они хотели сделать быстро и только успевать везти через Дунай добычу.
— Не верю, что они собирались сделать это только с помощью шести-семи тысяч воинов... — покачал головой Эйрих.
— И ты прав, — усмехнулся Ниман Наус. — Ещё два отряда по четыре тысячи должны были прийти дней через пять-шесть, но теперь, после всего, что случилось вчера, их большой набег провален и продолжен быть не может.
— Это хорошая новость, — сдержанно произнёс Эйрих.
Он чувствовал себя паршиво, потому что Улдин выбил ему один передний зуб и десна воспалилась. Вступая в поединок Эйрих ожидал порезов, проколов и синяков, но к выбиванию зуба он был не готов. Боль была слабая, но непрерывная. Неприятно и плохо сказывается на настроении, портя радость от успеха.
— Ты извини меня, — попросил Наус.
— За что? — недоуменно спросил у него Эйрих.
— Ляпнул о щедрости, не подумал, — объяснил Ниман. — Кто ж знал, что прилипнет как прозвище?
Более подходящим и приятным было бы прозвище вроде «Храброго», «Смелого», «Сильного», но в готском обществе очень неохотно дают прозвища, потому что даже сам факт того, что ты удостоился прозвища — это особое отличие. Если, конечно, прозвище не несёт в себе вечное напоминание о каком-нибудь проступке или физической особенности. Много в окрестных лесах ходит всяких Гувальдов Рыжих, Гарольдов Болезненных, а также Брантов Волосатых Задниц...
— Щедрый? — едва улыбнулся Эйрих. — Не хуже и не лучше других прозвищ. Зато люди сразу будут хорошо обо мне думать.
Ниман Наус ненадолго задумался.
— Ха-ха, а ведь так и будет! — засмеялся он.
— Но хватит об этом, — попросил Эйрих. — Что по потерям?
— Гунны бились отчаянно, поэтому мы потеряли семьсот шестьдесят два воина, — сообщил Наус точные цифры. — Ранения получили семьсот тридцать один воин, но некоторые ещё умрут в ближайшие дни. Ещё сорок девять из раненых точно будут жить дальше, но никогда больше не смогут быть воинами. Из гуннов лишь около тысячи сумели ускользнуть, а остальные полегли. Никогда не видел таких битв, Эйрих, а битвы я повидал...
В обычных сражениях реальные потери гораздо ниже, чем потом описывают летописцы: так или иначе, но большая часть проигравшего войска успешно сбегает с поля боя, но их всё равно склонны записывать в потери, потому что некоторые из беглецов решаются навсегда покончить с неблагодарным воинским ремеслом. Возвращаются к нему потом, конечно, но уже в других воинствах, с другими людьми...
У Эйриха же, если вспомнить его прошлую жизнь, всё было совершенно иначе. Здесь римляне придумали децимацию, то есть за серьёзный проступок, например бегство с поля боя, казнят каждого десятого из преступивших воинский закон, а у Темучжина в войске казнили всех.
«Если из десяти человек бежит один, или двое, или трое, или даже больше, то все они умерщвляются, и если бегут все десять, а не бегут другие сто, то все умерщвляются», — припомнил Эйрих собственное наставление.
Монгольские воины не бежали, не сдавались, потому что знали, что великий хан их не простит. Все дерутся до конца, до последней капли крови — только так можно побеждать.
Здесь ещё слишком рано вводить столь строгие воинские законы, ведь всему своё время.
А ещё у «варварских племён», к коим причисляли готов, плохо развита тактика и хитрые тактические приёмы не в ходу. Возможно, Эйрих первый гот, который настолько хитро подходит к организации засад и обману противника.
