наша коммуникация будет именно в таком вот ключе. А сейчас я расскажу, что такое экономика, и в чём разница между экономикой социалистической и капиталистической.
— А у нас разве есть экономика, — заржали пацаны. — В СССР ничего нет. Сахара и то нет. И муки. Ахахаха!
Перестройка шагала семимильными шагами, и то, за что сажали ещё лет 6-7 назад, сейчас говорили совершенно открыто, даже с какой-то пафосной смелостью. Я-де, за перестройку, демократию, и против совков!
— Если бы не было экономики, ты бы жил даже сейчас при свете лучины и в холодной квартире! — умело парировала училка. — Чтобы дома были тепло и свет, нужно добыть уголь, используя горные машины, заплатить их производителям и работникам, потом заплатить шахтёрам, обслуживающему персоналу, потом привезти их на станцию, отправить железной дорогой. И так далее. И каждая часть экономической цепочки должна работать не в убыток. Вот это мы и разберём. В том числе, почему сложилась такая ситуация, как сейчас.
Пацаны ещё тревожили возрастную бабёнку дурными вопросиками, а Жека смотрел на её торчащие из-под платья соски на маленьких грудях. С дальних парт их было невидно, а здесь только так. Жека представил, как ласкает их ртом... Чёрт... А куда ещё смотреть, как не на учителя? Иногда, правда, Римма Эдуардовна вскакивала с места, что-то рисовала, поворачиваясь к группе тонкой изящной задницей, обтянутой платьем, но потом садилась опять.
Естественно, чутьём самки, ждущей плоти, она прочухала, что Жека пялится на неё с близкого расстояния. И это ей, похоже что, льстило. Её устраивало такое вот любование с расстояния. Вот и сейчас... Жека посмотрел ей на белую шею, где не видно ещё ни одной морщинки, на ложбинку под ней с золотой цепочкой, скользнул на нежные тонкие пальцы с длинными красными ногтями, пишущие что-то на листке. То ли план уроков, то ли ещё что-то.
Неожиданно Римма Эдуардовна подняла глаза и посмотрела на Жеку. При этом улыбнувшись уголком рта. Её пальцы чуть дрогнули, и ручка выпала из них. Жека тоже смутился. Но не нашёл ничего лучше, чем посмотреть опять на груди Риммы Эдуардовны. Потом его ручка скатилась со стола, он поднялся, чтоб поднять его, и в полуметре от себя увидел тонкие пальчики ног с красными ногтями. Они сжались так, что стали абсолютно белыми. Римма Эдуардовна слишком эмоционально отреагировала на Жеку. И он вдруг понял, что она не спроста так одевается. А так как стал он человеком рисковым, то захотел проверить сразу же, что получится.
Когда прозвенел звонок, и все стали выходить, Жека выходил последним. Подойдя к двери, осторожно закрыл её на замок, и медленно подошёл к Риме Эдуардовне. Она, услышав, как щёлкнул замок, подняла голову, и посмотрела ярко накрашенными красивыми глазами на Жеку. В её взгляде... Было лишь лёгкое удивление.
— Соловьёв, чего тебе? — насмешливо спросила она. — Урок закончен, ты свободен.
Жека рукой погладил её нежную шею под волосами, и она вдруг закрыла глаза и прижалась головой к его руке. Это был непроизвольный знак, потому что она тут же откинула его руку, строго сказав :
— Руки держи на расстоянии. Ты что творишь? Что тебе надо?
Однако Жека ни слова не говоря, подхватил её под мышки, поднял, и посадил на стол. Была она, несмотря на свой высокий рост под 180, совсем худышкой и лёгкой. Как мешок сахара, килограмм 50, а то и ещё меньше. Веточка...
Жека одной рукой схватил её за талию. Какая она тонкая! Другой за голову и закрыл ей рот смачным поцелуем. И она ему ответила! Не выдержала! Да и то... Что ей терять-то... Жека нащупал под платьем маленькую грудь, нащупал её вечно набухший сосок, крупный как виноградина, потёр его через ткань, потом поднял платье, рывком снял белые трусики, и придвинул к себе...
— Соловьёв... Надеюсь, это останется между нами! — строго проговорила Римма Эдуардовна через десять минут, когда Жека собрался уходить.
Была она всё ещё порядком взбудоражена, и не могла прийти в себя. Сидела за столом, смотря на Жеку, и стуча наманикюренными ноготками по столу.
— Конечно нет, Римма Эдуардовна, — заверил Жека, подошёл, и снова засосал её на прощение, коснувшись грудей.
Выходя из кабинета, прикрыл дверь, и пошёл по почти пустому крылу на следующую пару, гидравлику, как вдруг из-за угла показался комсорг Владимир Станиславич. Жека чуть не столкнулся с ним, но вовремя тормознул.
— Во! Соловьёв! Хорошо, что попался! Ты объявление видел на доске?
— Нет. Не обратил внимание, — недоумённо ответил Жека. — А чё там?
— Знаешь... Мне не нравится твоё отношение к общественной и политической жизни, — сокрушённо покачал головой комсорг. — Собрание сегодня. После пар. В актовом зале. Ещё вопросы?
— Нет, — ответил Жека. — Ну ладно. Приду, раз так.
— Приходи. И не опаздывай. Будет важное объявление. И ничего не планируй сегодня на вечер.
После пар собрались в актовом зале. Было тут всё совково-деревянно. И духом застоя пахло за версту. Длинные секции дермантиново-деревянных сидушек, что стоят в кино, изрезанных и исписанных студентами, вышорканный линолеум. Отделка стен из лаковой обрешётовки с лакированными панелями. На возвышении большой стол, за солом большое алюминиевое панно с лицами Владимира Ильича Ленина, Карла Маркса и Фридриха Энгельса. Под потолком старый красный транспарант «Народ и партия — едины», а поверх него более свежий плакат «Перестройка — дело каждого!»
На столе стоял графин с водой и гранёный стакан. За столом — комсорг Владимир Станиславич. На первых рядах сидели человек 30, Жека не разглядел. И большая часть из них тёлки, парней только меньше половины, включая и Жеку. И почти все пацаны слыли лохами и задротами. Больше комсомол в технаре был не нужен никому. Жека конечно, выгодно смотрелся на их фоне. Почти все тёлки оглянулись на него.
— Вот и последний. Соловьёв. Ладно. Начнём, — сказал Владимир Станиславич. — Городским комитетом ВЛКСМ в собственность нашей первичной организации передана лыжная база в посёлке Еловый. Вы знаете его, у вас там была лыжная физкультура на первом курсе. Теперь смотреть за порядком, очищать от мусора, придётся нам. Как юные ленинцы мы должны приветствовать почин старших товарищей. Так что сегодня, прямо сейчас, получаем у завхоза вёдра, тряпки, лопаты для уборки снега, и едем на лыжную базу. Автобус нам предоставят шефы.
— Голосования не будет! — поднял руки комсорг, пресекая поднявшийся недовольный шум. — И возражения
