Потерять эту любовь, заставив людей есть картофель, и во многом решить вопрос с голодом? Ну уж нет. Любовь людская дорогого стоит. Конечно, он верил, что это пойдет только на пользу, и в принципе был готов к тому, чтобы толкать, тащить и волочь к лучшей жизни, даже если люди сами не видели своего счастья. Но ведь это можно делать и иначе, не обязательно из-под палки.
Молодой император решил идти иным путем. По империи поползли слухи, что картофель просто небывалое лакомство, кое доступно только знати. Мол, Петру Алексеевичу был знак от Господа, как можно накормить народ. Он даже издал указ, чтобы никто не препятствовал разведению картофеля, дабы простой люд мог вкушать сей плод, превосходящий репу и куда более плодоносный. Но знать тот указ спрятала подальше, чтобы только им вкушать картофель. А что церковники? В гневе на деда государя, много греховного натворившего да множество притеснений им учинившего, они всегда готовы царю-батюшке вредить. А нешто он в ответе за дела дедовы?
Надо ли говорить, что слухи распространялись людьми Ушакова. Для этого у него имелся хорошо отлаженный механизм в виде смотрящих и их помощников. Для всех незаметные, к властям отношения не имеющие. И потом, для распространения этих слухов много не надо. Хотя не помешало бы некое подтверждение.
В качестве такового выступило то, что на барских столах и впрямь не реже раза в неделю бывал этот самый картофель. И посадки его имелись близ усадьбы. Не так чтобы и много, но были. И, вкушая тот картофель, господа следили за тем, чтобы прислуга к нему не прикасалась, а лишь готовила. Остатки же должны были уходить в помои.
Нет, никакого указа по этому поводу не было. Просто среди знати также распространились слухи о том, что император видит в том овоще еду утонченную, господскую, так как сам потребляет картофель по нескольку раз в неделю и сильно жалует. Не пристало ему, императору, есть пищу простолюдинов.
Звучит как-то противоречиво. К тому же хлеб, он везде одинаков – и на императорском столе, и на крестьянском. И тем не менее слухи эти крепли день ото дня. Мало того, бывая на званых обедах или попросту в гостях, Петр неизменно просил блюдо из картофеля и сильно злился, когда такового не оказывалось. Случалось, что гневно поднимался из-за стола, покидал дом, оставляя хозяев в сильном замешательстве, и порога больше не переступал.
Причем бывал он далеко не только в столичных домах, но и имения посещал, и малые усадьбы, да еще и не упреждая. Правда, справедливости ради нужно заметить, что пока далее Новгородской губернии не ездил. Но слухи крепли день ото дня, и запасы этого самого картофеля стали появляться повсеместно. Мало того, из уже вошедшего в моду плода старались готовить все новые и новые блюда, дабы при случае угодить императору.
Не забыл Петр и о церкви. Феофану было строго указано, дабы в храмах никаких проповедей против картофеля отныне не велось. Указано на словах, а вот ответить за своеволие он мог вполне реально. Нет, Петр вовсе не собирался заручаться помощью церкви в этом вопросе. Поди переиначь попов, которые уж высказали народу свое категоричное мнение. Да они скорее на муки пойдут. Во всяком случае, таковых найдется немало. Но императору хватило бы и того, что священнослужители не станут мешать…
– Славно получилось, – не без удовольствия вздохнув, похвалил Петр. – И ведь ничего особенного, а пальчики оближешь.
– Поверишь ли, Петр Алексеевич, но и сам не ожидал, что так выйдет. Ведь ничего мудреного.
– Твоя правда, Петр Семенович.
Отдал должное блюдам, пригубил малость молодого вина, пообщался с людьми, причем беседы не всегда были светскими. Что поделать, дела государственные не отпускали ни на час. Впрочем, ничего удивительного в деловых разговорах на ассамблеях не было. Правда, подобные беседы носили предварительный характер, о том, чтобы вот так, походя, за развлечениями и танцами кто-то ударил по рукам, Петр еще не слышал.
– Здравия тебе, Петр Алексеевич.
Акинфий Никитич Демидов каждый год бывал в Санкт-Петербурге и время от времени посещал ассамблеи. Необходимо поддерживать отношения, пусть даже младший сын еще слишком мал. Молодость – это такой недостаток, который с годами проходит сам. И тогда встает вопрос о том, чтобы устроить будущее своего чада наилучшим образом.
Да и супругу надо выводить в свет. В дворянской среде уже складываются свои устои и правила. Держа в уральской глуши свою жену, нечего и рассчитывать на хороший прием в обществе или на выгодную партию для отпрыска. Можно, конечно, прожить затворником, чахнущим над собственным златом, но что это за жизнь… Словом, за посещение ассамблей выступало множество факторов, и Демидов предпочитал ими не пренебрегать.
– Акинфий Никитич, какой вопрос тебя волнует? – поинтересовался Петр. – Ведь вижу же, что не просто так подошел.
– Государь, как ты мог подумать подобное обо мне? Нешто я мог не засвидетельствовать свое почтение?
– Ладно, Акинфий Никитич, убедил. А теперь выкладывай, что за дело? Ведь вижу же, задумал чего-то.
– Петр Алексеевич, на днях я наблюдал на Неве странное такое судно.
– Не только ты наблюдал, – не без удовольствия поправил Петр.
Действительно, зрелище выдалось знатным. Это как раз испытывали судно с кономашиной Батищева. Результаты Петра порадовали. Да и установка фактически двух машин с двумя поворотными платформами обходилась дешевле той, что использовалась на судне, с завозными якорями. Кроме того, скорость оказалась в два раза выше.
Устройство двух машин было обусловлено тем, что одна смена лошадей могла работать не более четырех часов. При замене животных машину приходилось останавливать, соответственно вставало на якорь и само судно. Поэтому к гребным колесам было подведено два привода, от двух колес. Второй привод включался в работу при работающем первом, а когда лошади входили в ритм, первый отключали и выпрягали уставших лошадей. Далее процесс повторялся, и судно не останавливаясь двигалось в стоячей воде со скоростью шесть-семь верст в час.
Но на этом, пожалуй, преимущества и заканчивались. Первая модель, идея самого Батищева, была более массивной, но зато и груза брала вчетверо против второго варианта. Кроме того, могла вести на буксире в пять раз большее количество расшив[20] с грузом. Как показала практика этого года, за одну навигацию такое судно могло совершить два рейса из Рыбинска в Астрахань и обратно, что вдвое больше существующей ныне практики использования бурлаков. По расчетам, новое судно с гребными колесами могло делать три рейса, но при этом грузов перевозило бы в три с половиной раза меньше.
