Снова аршинные заголовки про Лондонского снайпера, который нанес очередной удар. Траурный, обведенный жирной черной рамкой портрет сэра Колина Монтескью, заместителя министра иностранных дел, убитого Лондонским снайпером. И все.
Больше — ни слова. Ни про скорую, ни про стрельбу у Королевского госпиталя, ни про стоянку — ни слова. Шотландца, скорее всего, убили сразу, как только нашли. Или потом убили, это уже неважно. Главное — все шито-крыто.
— Они ведь что-то упустили?
— Упустили… — подтвердил я. Странно — но эти насквозь лживые статьи, осознание того что ради секретности убили еще одного невинного человека сильно встряхнули меня и привели в чувство. Появилась холодная ярость, жестокое и беспощадное чувство, какого не было уже давно.
— Мы взяли его.
— Кого?
— Сэра Колина. Мы были на карете скорой.
— И вы… и вы забрали его после ранения?!
— Так и было — подтвердил я
— И он заговорил?
— Заговорил.
Цакая покачал головой, не в силах оправиться от изумления
— Было только два человека… — сказал он после долгого молчания — которых я знал лично и которых я мог с полным правом назвать великими разведчиками. Вы уверенно претендуете на то, чтобы стать третьим, князь…
— Мне просто повезло.
— Везение это тоже часть великого разведчика — покачал головой Цакая — более того, везение, это как раз и есть то, что отличает очень хорошего разведчика от великого разведчика. Так, наверное, в любой профессии. У вас на флоте есть выражение…
— Надо мной Полярная звезда горит?
— Оно самое господин капитан второго ранга. Оно самое. Похоже, над вами действительно горит Полярная звезда. И что же он сказал? — внезапно сменил тему Цакая
— Много чего. Он сказал, что выпустил кого то. Или чего то. Что он попал вместе с другими в список. Что он что-то понял — он это кто-то другой. Я так полагаю, это относилось к преступлениям Лондонского снайпера, сэр. Секретная разведывательная служба имеет к ним отношение, скорее всего он его контролируют прямо или косвенно.
— А вы как сами думаете? Вы же увлекались стрельбой на дальность. Прямо или косвенно?
— Косвенно, ваше высокопревосходительство. Любой опытный снайпер это, прежде всего одиночка. Прямо его контролировать невозможно — да и опасно, ведь тогда информацией владеет не только этот самый снайпер, ей еще владеют и те люди которые непосредственно контактируют и с ним. После этого тогда придется и их…
Каха Несторович кивнул, соглашаясь с моими предположениями.
— И еще он назвал имя.
— Какое же?
— Джеффри Ровен. Он снова в деле.
В отличие от Ковача Цакае удалось сохранить непроницаемое выражение лица.
— Так и сказал?
— Да… Он из Секретной разведслужбы?
Цакая отвернулся, стал смотреть в сторону моря. Соленый, пахнущий водорослями ветер бил в лицо…
— Можно и так сказать… — старый разведчик помедлил — есть вещи, которые я не должен никому говорить. Не потому что они секретные. Я мало кому это говорил и про это нет ни в одном документе, даже наивысшего уровня секретности. Но вам — скажу князь, исключительно из уважения к вам и к тому, что вы сделали. Только поклянитесь, что унесете это с собой в могилу. И сделаете то, что должны — если будет случай.
— Клянусь.
— Сэр Джеффри Ровен начинал в аналитическом отделе, был одним из лучших аналитиков — но потом перешел в оперативный директорат. Случаев такого рода мало, их можно пересчитать по пальцам одной руки и это один из них. Через два года он неожиданно получил новое назначение за границу. Он был назначен резидентом московской станции Секретной разведывательной службы. Назначение это открывало перспективы, хоть и не столичная резидентура, но крупнейший экономический центр и один из самых богатых городов страны, вероятного противника. Пятый, наивысший уровень сложности. Два года мы были противниками — я возглавлял московский департамент полиции до того, как перешел в министерство — а он был наиболее опасным из действующих в городе разведчиков. После того, как государь пригласил меня на должность несменяемого товарища министра, я уже не мог контролировать сэра Джеффри плотно, как то и требовалось, ибо были другие дела, положенные мне по должности. И вот в семьдесят девятом году сэр Джеффри неожиданно покинул резидентуру и вылетел на частном самолете в Лондон. Больше он в Россию не вернулся. И в тот же день, при заходе на посадку в Царском селе неожиданно рухнул на землю и разбился самолет Государя Александра Четвертого. Летел он как раз из Москвы, где провел несколько дней. Это было в тот же самый день, когда сэр Джеффри Ровен покинул Москву. А меньше чем через год его наградили… и назначили главой Секретной разведывательной службы Великобритании, притом, что он на эту должность никак не тянул, были и другие претенденты. Но назначили его.
Я боялся пошевелиться
— Я лично все проверил и перепроверил. Беседовал со всеми экспертами. Заключение одно и то же — неожиданный отказ приборов контроля высоты, тогда стояла низкая облачность, садились по приборам… Горизонт же оказался отклоненным как минимум на двести метров от действительного уровня. Никто не приближался и не мог приблизиться к самолету, когда он стоял в Москве в охраняемом ангаре, никто не мог совершить эту диверсию — да и не было, собственно никаких следов диверсии. Ни одного, самого малейшего. А летчики и сам Государь были уже на том свете, они не могли ничего не подтвердить, ни опровергнуть. Так и родилась официальная версия этой катастрофы — внезапный отказ техники. И что до того, что глава британской резидентуры в тот же день улетел из Москвы и уже не вернулся? Бывает…
Я молчал не в силах сказать ни слова. Любой русский человек помнил Александра Четвертого. Это он занял престол своего рано умершего отца, будучи еще совсем подростком. Это он не допустил новой войны, это при нем разработали атомную бомбу как гарант нового мира — пусть и мира под прицелом, но все равно мира. Это он прекратил войну на Восточных территориях. Это он, кропотливо, кусочек за кусочком обустраивал страну, принимал закон за законом, чтобы в нашей стране было удобно и хорошо работать. Это он сделал так, что в нашей стране производить выгоднее даже чем в континентальной Японии и в Британской Индии с их неисчерпаемыми ресурсами дешевой рабочей силы. У нас — миллиард потребителей и заградительные барьеры, заставляющие не импортировать, а открывать производства. У нас — компенсация кредитного процента за счет казны в полном объеме тем, кто строит свое дело — и неважно, наш купец стоит или тот же британец, главное — строит и строит у нас и для нас. У нас — мало преступности и еще меньше налогов. У нас — сложно даже помыслить, что какой-то нечестный человек возьмет у тебя деньги и скроется, в континентальной Японии же это сплошь и рядом. У нас — нет ни одного иностранного банка или ссудного дома, зато свои дают взаймы под три-пять процентов в год, потому что и они получают компенсацию от казны. Если в мировую войну мы покупали военную технику где только могли и часто нам не продавали — то теперь русское оружие знает весь мир. Благодаря всему этому мы — первые, а не последние, благодаря этому наша земля больше семидесяти лет не знает войны. И все это — заслуга одного человека, который прочитал даже Маркса с его «Капиталом» чтобы понять, как сделать лучше.
