Какие они тебе пожарники? — возмутился Николка. — Они пожарные! Пожарники — это погорельцы, которые летом по домам побираются. Ходят — и рассказывают, мол «подайте, люди добрые, деревенька наша сгорела, все остались с детьми малыми, голые–босые…» Вон, Владимир Алексеевич писал — я сам прочёл в Московском листке! — что они все мошенники! Специально ездят собирать на «погорелые места» — а чтобы лучше подавали, оглобли обжигают на огне, вроде как из пожара вытащенные! Их так и зовут — «горелые оглобли».
— И что, подают? — поинтересовался Иван.
— А как же? — вздохнул Николка. — Народ у нас жалостливый к несчастненьким. И знают, что жульё, а подают; небось, не с хорошей жизни люди вот так–то побираться двинулись..
— Ну ничего в мире не меняется. — хмыкнул Иван. — У нас вот тоже по вагонам в метро и электричках всякие якобы беженцы ходят. Иные на билет домой собирают — вроде, последние деньги на вокзале украли. А чаще всего — на операцию ребенку; те вообще с собой какие–то справки носят. И тоже ведь знают все, что это жульничество — но подают…
Обоз скрылся за углом; Иван усмехнулся, представив, как Дроновы сторожа будут теперь объясняться с пожарными. Пустячок, а приятно…
— Так значит, у них там горючее? — спросил Николка. Иван уже успел объяснить товарищу, что могло быть в плоских прямоугольных баках с ручками.
— Точно. — ответил мальчик. — Бензин в канистрах. А что в коробках — не знаю.
— Может, патроны или взрывчатка? — предположил Николка? — Только больно уж они их неаккуратно швыряли…
— А что тротиловым шашкам сделается? Их даже поджигать можно — ничего не будет. Это тебе не гремучий студень, вещь проверенная…
— Ну, в свёртках–то точно ружья. — ответил Николка. — Ладно, давай поймаем извозчика — и на Варварку, в контору; наши там, небось, извелись…
* * *
Славно мы повеселились! Задумка Николки сработала на все сто; я даже не думал, что эти ребята так легко поведутся на такой боян. Хотя, если вдуматься — что им оставалось? Ирэн Адлер рисковала максимум, сгоревшей (хоть и очень дорогой ей) фотографией, а в данном случае, окажись пожар настоящим, обитатели дома могли оказаться в самой серёдке бензиново–тротилового крематория. Удовольствие ниже среднего — на их месте я тоже не стал бы рисковать.
Отсюда, кстати, еще один вывод — выброшенное из окон имущество — всё, или почти всё, накопленное в доме. ВО всяком случае — из категории взрывоопасного. Потому как, будь его там не десяток канистр а десяток тонн — то надо было бы самим в окна выкидываться и драпать, что есть мочи…
На радостях, что план сработал, я сгоряча предложил устроить второй тур марлезонского балета, а именно — поджечь подозрительный домик уже по–взрослому. А что? Наделать бутылок с коктейлем Молотова, да и забросать нахрен — ибо нефиг. К сожалению, идея моя оценена не была — мало того, я бы обвинён в терроризме, шапкозакидательстве, беспечности и ещё в десятке смертных грехов. После чего, высокое собрание, состоящее из Николки, Романа и Ольги (Наталью Георгиевну не позвали — из–за деликатности обсуждаемых вопросов), постановило: мобилизовать силы Сёмки и Ко на слежку за складом и тщательно вести учёт поступающих на Стромынку грузов — хотя бы общего их числа и внешнего вида «тары». А там видно будет. Я не спорил — видно так видно. Тем более, что других идей, кроме налёта с поджогом у меня всё равно не было.
Кстати — вот, к примеру, для чего им может горючка пригодиться. А что? Развести мыло в керосине, сахару добавить — и всё, готов эрзац–напалм! Уж кто–кто, а Дрон наверняка в курсе. Правда, на Майдане, насколько мне известно, в качестве загустителя использовали пенопласт, растворённый в ацетоне — но идея та же. А уж мыла здесь достать — ни разу не проблема…
Следующий пункт повестки дня — Вильгельм Евграфович Евсеин, во исполнение решения наконец отправлен в Берлин — поработать в тамошнем Королевском Музее. Что–то им с отцом срочно понадобилось там уточнить, касательно перевода манускрипта… Сёмка со товарищи обеспечили доставку багажа и охрану доцента на вокзале, Николка самолично проследил. Мне оставалось только завидовать — снова обошлись без меня, как и в поездке в Питер. Ну да ничего, мы и тут оттянемся.
Далее. Каторжные работы по перетаскиванию барахла через тоннель в нашу мастерскую, а оттуда по трём точкам — сюда, в контору, в казармы к Фефёлову и в клуб Корфа, — в–основном, завершены. Следующие несколько дней мадемуазель Ольга будет комплектовать медицинские наборы для доктора Каретникова — первый следует отправить уже через неделю — она сама решила отвезти его в Питер, вопреки прямому запрету доктора покидать Москву. По мне — так пусть едет; нам командиров меньше. Ромка же — малый толковый, с ним всегда можно договориться, да и подгонять да опекать без особой нужды не будет. Тем более, что он занят — сейчас, на зимних гимназических каникулах у «кружка разведчиков» обширная программа действий — это помимо сегодняшнего веселья на Стромынке. Здорово всё же, что у нас есть эти «волчата» — а иначе как бы мы сами справились? А так — ну идёт ватага гимназистов по своим делам… ну решили ни с того ни с сего в снежки поиграть.. ну выбили пару стёкол.. Чего с них взять? Хулиганье, да и только…
И объяснять ребятам ничего не потребовалось. А что? Сказали отцы–командиры — то есть Ромка и я — значит, нечего болтать и вперёд! Нет, хорошая всё же штука — скаутская дисциплина и спайка. Один только Серёжка Выбегов, Варин брат, как–то странно посмотрел, когда услышал, что за шкода нам предстоит. Ну, оно и понятно — кадет всё же, не гимназист, белая кость… но и он не стал отказываться, сработал на раз, только держись…
А пойду–ка я сейчас и устрою ПХД[57] Яшиному — то есть нашему с Яшей, — арсеналу! Ну люблю я с огнестрельным железом возиться! Тем более, что в витрине, в конторе, пылится без толку почти десяток разномастных винтовочек и карабинов — и винтовки Генри, и армейские «Бердан №2» с продольно–скользящим затвором, и пара «лебелей», вроде папиного, только без оптики, и даже редкая револьверная винтовка «Модель 320» Смит–и–Вессона. В наше время за такое чудо можно получить на аукционе тысяч сто — и отнюдь не белорусских рублей. Я увидев это произведение искусства в лавке у Биткова, немедленно кинулся к Яше, занимать семьдесят три рубля, и теперь оружие это украшало стену над письменным столом хозяина конторы. Никелированный ствол, приклад и цевьё из редкой древесины грецкого ореха — мечта коллекционера, да и только!
Имелся в коллекции и десяток револьверов; с некоторых пор тут хранился и мой стимпанковский Галан, а с собой я предпочитал носить всё же карманный Бульдог или вообще Дерринжер. Короче, меня ожидало развлечение не на один час — неспешное, медитативное, не отвлекающее от мыслей о вечном. Разобрать, покрыть смазкой, протереть, собрать… запах ружейного сала, любовно ухоженной стали, лака… красота!
