же широкомордого Никодима. Внезапно обезножевшего, ага.
Никодим рухнул в снег и пополз на коленях к подъехавшим, дурниной подвывая и ненатурально каясь. Серёга подошел и молча, не говоря ни слова — пробил ему с ноги в голову: «Деньги где!?» Опешившие и замолкшие бабы при этом взвыли с удвоенной силой. Участковый, не вступая в дискуссию — заломал руки прикидывающемуся голове, крикнул подать веревку.
Заседатель нижней расправы с сотникои, не вмешиваясь — с интересом следили за происходящим. А Серега, тем временем — скрутил руки, обвязал Никодима веревкой и приказал другой конец крепить к саням. «Или сам за санями побежишь, или потащим, морда широкая - до нас жопа доедет!» — Пообещал он голове и скомандовал трогаться. Бабы взвыли совсем уже как по покойнику, Никодим сделал вид, что только пришел в себя и голосом умирающего лебедя прокаркал: «Всё, бабы, отдайте им всё!"
Одна из них, постарше, видимо жена — метнулась в дом и выскочила с резной шкатулкой: «Всё, как есть всё, по миру пустилиии»... — причитала она, выжимая слезу. Серёга отдал шкатулку своим, пересчитать и огласить — насчитали восемьсот двадцать рублей, не считая мелочи. Мелочь участковый велел оставить и отдать вместе со шкатулкой бабам. А сам присел поближе к лежащему на снегу Никодиму и то-то ему сказал такое, от чего голову затрясло как в падучей. Завыл, забился, закричал: «Христом богом клянусь, последнее отдал! Ратуйте, люди добрые, живота лишают!»
Бабы никодимовские было двинулись отбить своего кормильца, но тут вперед выступили казаки Вахромея, а сам он, поигрывая кнутом — прикрикнул на них: «Ну-ка охолоните!» А Серёга махнул рукой: «Поехали!» И обоз тронулся. Голова, осознав, что с ним не шутят — извернулся и встал, заковыляв на своих двоих, продолжая причитать. Участковый так же, молча — подошел к нему и сбил с ног. Причитать голова прекратил и метров через двадцать опять встал на ноги, только теперь прихрамывал, с трудом поспешая за идущей шагом лошадью. Молча.
Серёга подошел с другой стороны и подбил ему здоровую ногу: «Я же тебе сказал, что ж ты такой тугой совсем Никодим!?» Никодим утробно завыл и метров через двести сдался. Участковый позвал с собой Леху с Андрюхой, велел остальным ждать, и сопровождаемые заседателем и сотником с казаками — повели голову обратно. Не было их долго. Вернулись довольные, уже без заводских: «Вот и не зря съездили! А теперь — домой!»
Егор, офигевая от метаморфоз, происходящих с братом, подошел к Андрюхе и тихонько спросил: «Чо там с бедолагой этим сталось?» Тот усмехнулся: «Да ничо, Серый то наш — грамотно его развел, последнее отдал видать. Ну и втроем они там поделили изъятое, с заседателем этим и сотником, а Никодима — казаки кнутами забили». «Как забили!?» — Ахнул Егор: «Насмерть?!». «Да вроде нет, живой вроде. А вот с должности он теперь точно слетит» — Равнодушно заметил Андрей: «Тебе чего, жалко упырей этих?! Они нас, считай на полторы тысячи хотели обуть, и всем скопом записать в казенные крестьяне. И чуть лбами с казаками не столкнули».
Какужа, ожидаемо — в поселение не оказалось, остававшиеся на посту казаки его с утра не видели. Или в бега подался, или где-то решил отсидеться. Как сказал Серёга, лучшим выходом было, если бы он пропал с горизонта с концами. И руки об него марать не хочется, и спускать такое не стоит. Таинственных староверов решили пока не тревожить, разузнать о них побольше. А потом уже решить, что с такими хитро выделанными соседями делать.
Потом уже, в деревне после бани, Егор спросил у брата наедине — не слишком ли они круто забирать стали. На что тот ему ответил: «Пробовали уже отсидеться и всем помогать, и вон оно как вышло. Слухи такие пошли, про нашу доброту и мягкотелость, что нас решили на прочность попробовать, да зубы обломали. А сейчас уже несколько раз подумают, прежде чем подлянку кинуть. Тем же нашим, условно говоря — поселковым и азатовским дали понять, что не стоит доброту за слабость принимать».
— Так с ними же нормально вроде общаемся, торгуем. Детям их помогаем? — Удивился Егор.
— Ты меня извини, конечно, но вот ты и в лагере сидел, и по стране поездил. Да и круг общения у тебя такой был, что давно иллюзий не должно было остаться. Нормальное человеческое общение, оно до тех пор нормальное, пока существуют некие сдерживающие рамки и ограничители. И это не моральные принципы. А такие люди, как Никодим и писарь — они берегов не видят, если в ответ на их бепредел с ними как с людьми договариваться, это все плохо кончится. Они мстю затаят и будут момент выжидать, возможности выискивать. Таких только бить, жестко, так — чтоб у них и мысли отомстить не осталось. Всегда так было, просто в этом времени — оно попроще все. На виду и без глянцевой обложки, а суть людская — та же.
