Так уж получилось, что все, кто бежал впереди сержанта или рядом с ним, были убиты или ранены, и он стал первым, кто ворвался на вражеские позиции.
Навстречу ему выскочил немецкий офицер. Глаза вытаращены, рот раззявлен, на голове – пропитавшаяся кровью повязка. Он вскинул пистолет, но Усов успел первым – пули с чмоканьем вошли в тело эсэсовца, и тот упал, так и не выстрелив.
– Ура-а-а! – слитный крик долетел из-за спины сержанта, и на немцев обрушилась волна атакующих советских солдат.
Началась рукопашная. Враги, которых было гораздо меньше, сражались отчаянно. Усов видел, как один из них, обезоруженный, вцепился в противника зубами и, даже получив несколько ранений, продолжал бороться.
Над полем боя пахло кровью и пороховой гарью. С моста сходили новые и новые отряды, и сопротивление немцев было сломлено довольно быстро. Но в плен не сдался ни один человек, все нашли свою смерть на той позиции, которую им было приказано защищать.
– Что же это с Гансами? – спросил у Усова один из его солдат, когда батальон, потерявший почти треть состава, строился на берегу. – Не кричат они «Гитлер капут» больше, как год и два назад!
– Осмелели, сволочи, – ответил сержант, оглядывая поредевший взвод. – Но ничего, мы с них и эту, последнюю, спесь собьем!
Верхняя Австрия, замок Шаунберг
3 августа 1945 года, 12:43 – 13:04
– Как такое могло получиться? – профессор Хильшер воздевал к невидимому в темноте потолку руки и яростно сверкал глазами. – Один из арманов пропадает недалеко от стен замка, и никто не может сказать, кто его похитил?
Сгоревший остов «опеля» нашли полчаса назад, после чего по тревоге был поднят гарнизон Шаунберга. Но диверсию совершили, судя по всему, опытные люди, и следов не нашли. Даже гильзы оказались собраны.
– Это янки, – глухо сказал оберстгруппенфюрер Дитрих. – Они заслали свою разведгруппу, и она случайно наткнулась на фон Либенфельса.
– Сильно сомневаюсь, – вмешался в разговор Виллигут. – Вчера прислали предложение о перемирии, а сегодня – диверсионную группу? Как-то не вяжется.
– Но это абсурд! – заявил доктор Хирт с ироничной улыбкой. – Опять русские? Вторая группа в течение нескольких дней? Не верится что-то…
– Может быть, местные? – предположил неуверенно Феликс Дан. – Из движения Сопротивления.
– Тут такого и не было никогда, – скривившись, пробурчал Дитрих. – Это вам не Вена, где каждый второй рабочий – либо еврей, либо коммунист.
– Ладно, – Хильшер неожиданно успокоился, во взгляде его появилась решимость. – Чего зря гадать? Попробуем лучше отыскать нашего товарища своими методами. Вы, Карл, – верховный арман посмотрел на Виллигута, – постарайтесь пробудить в себе дар ясновидения, я воспользуюсь рунами, а господа Дан и Бюнге тоже не откажутся, как я думаю, привести в действие подвластные им силы?
Бывшие члены общества «Туле» одновременно кивнули и принялись выбираться из-за стола. Одному предстояло бдение у хрустального шара, другому – путь к пророческому экстазу через верчение тела. Сам Хильшер зашуршал мешочком с рунами.
Виллигут опустил веки. Конечно, хорошо бы воспользоваться каким-либо стимулирующим провидческие способности средством, хотя бы отваром из мухоморов, но до того ли сейчас? Придется рассчитывать только на свои силы.
Бригаденфюрер вздохнул и сосредоточился на ощущении холода в позвоночнике. Привыкшее к подобным упражнениям сознание поочередно отключало источники внешних раздражений. Исчезли звуки, затем пропали тактильные ощущения. Виллигут перестал чувствовать тело, и вскоре от него как будто остался только череп с торчащим из него и погруженным нижним концом в лед позвоночником. Вокруг простиралась угольно-черная, без искорки, пустота.
Осторожно, не торопясь, бригаденфюрер переместил ощущение холода в голову, словно вдвигая стержень в коробку. В один миг щекочущее прикосновение дошло до макушки, и череп лопнул, разлетевшись тысячью осколков.
Вспышка боли – и тьму под веками сменил свет. Тысячи разноцветных картин, снабженных звуками и запахами, обрушились на Виллигута, словно крича: «Посмотри меня, меня!»
Теперь главное – не поддаться этому хаотическому напору, проложить путь через бушующую стихию образов туда, где находится нужная информация.
«Йорг Ланц фон Либенфельс», – прошептал бригаденфюрер и постарался удержать это слово в сознании. Круговерть образов вокруг него, повинуясь неслышному приказу, начала выстраиваться в огромную трубу. Когда она сформировалась, Виллигута потащило по ней.
Он летел, разгоняясь, картинки по сторонам слились в круговерть разноцветных пятен.
Когда казалось, что еще миг, и его разорвет на куски, движение прекратилось. Виллигута словно внесло в одну из картин. Он увидел белые стены какого-то древнего строения, похожего на монастырь. Над ним плыл хор колоколов, и по вымощенным белыми же плитами дорожкам шествовали монахи в коричневых рясах.
Один из них шел прямо на бригаденфюрера, и в нем Виллигут с трудом узнал фон Либенфельса, помолодевшего на несколько десятков лет. Лицо его было целеустремленным, губы плотно сжаты.
Бригаденфюрер испытал легкое раздражение. Ясновидение, которое трудно контролировать, подбросило ему картинку из далекого прошлого – из тех времен, когда фон Либенфельс был известен как брат Георг, член одного из цистерианских аббатств неподалеку от Вены.
Чтобы уйти от этого видения, совершенно бесполезного в настоящий момент, Виллигут мысленно стер картинку и вызвал новую. Так ему пришлось сделать несколько раз, перескакивая всё ближе к настоящему по временной линии.
Наконец он оказался в лесу, обычном дубовом перелеске, каких много в окрестностях Шаунберга. Орали птицы, шелестела над головой листва, окрашивая падающий сверху дневной свет в зеленоватые оттенки.
А прямо перед ясновидящим стоял, держа в руках кургузый пистолет-пулемет, не кто иной как Петер Радлофф, воплощение самого Алариха. Бывший гость замка Шаунберг, сбежавший от радушия арманов. Он был в запачканной и сырой форме Советской армии, а лицо капитана выглядело усталым и осунувшимся.
Радлофф настороженно осмотрелся, словно почуяв рядом с собой ясновидца, после чего пошел куда-то налево. Вслед за ним двинулись солдаты, несущие связанного человека. Виллигут не сомневался, кого именно.
Бригаденфюрер сделал усилие, стремясь вернуться к реальности, и по ушам ударил гул крови. В одно мгновение Виллигут ощутил свое тело, тяжелое, как мешок с цементом.
Одежда на нем была мокрой, и ноздри терзал запах едкого пота. Когда он открыл глаза, то даже мягкий свет, даваемый свечами, показался ослепительно резким. Бригаденфюрер прищурился, и лишь когда резь под веками отступила, рискнул осмотреться.
