Только теперь, когда я смог хоть как-то соображать, я понял, что отец Алексий фактически спас мне жизнь. Не знаю, как ему удалось помешать убийце вырвать из своей груди нож и тем обезоружить его. Если бы у того осталось оружие, то трудно сказать, чем бы кончился наш бой. Я так отчаянно бежал, что на излете сил вряд ли сумел бы отразить молниеносную атаку такого грозного противника.
— А зачем тебе мешки? — спросил хозяин, когда мальчик подвел лошадей и передал мне два стареньких пеньковых мешка.
— Покойный завещал передать деньги церкви, — ответил я.
— Какие еще деньги? — насторожился Геннадий Александрович.
— Награбленные, — ответил я и зашел в баню. Там было сыро и прохладно. Посередине помещения стояли четыре солидного размера керамические горшка из обожженной глины, два из которых оказались без крышек.
— Чего там? — взволнованно спросил хозяин, появляясь в дверях и заслоняя своей коротконогой тушей дневной свет.
— Выйди, — грубо приказал я, — и жди за порогом.
Тот хотел возразить, но сабля была не в его, а в моей руке, так что пришлось повиноваться. Я заглянул в распечатанные горшки и даже присвистнул от удивления — они были доверху полны монет.
Я обошел тесное помещение и у стены увидел ямы, вырытые священником. Скорее всего, там и хранились сокровища. Кому они принадлежат, можно было не гадать.
— Ну, скоро ты? — опять вопросил нетерпеливый кожевник.
— Давай сюда мешки, — распорядился я.
Геннадий Александрович втиснулся в низкую, узкую дверь и протянул мне мешки. Со света он не сразу заметил горшки, а когда разглядел — потерял дар речи.
— Это еще что такое?
— Награбленные деньги, — ответил я.
— Нет, правда, — начал говорить он и, наклонившись над бесценными горшками, остолбенел. — Золото, столько золота, — шумно прошептал он, будто проткнутая шина, выпуская из себя воздух.
— Не только золото, там есть и серебро, — хладнокровно уточнил я.
— А кому? Куда? Зачем? Почему? — заговорил он без голоса, одной душой.
— Что, «кому»? Покойный завещал деньги на постройку храма.
— Но ведь столько денег, — как загипнотизированный бормотал кожевенник, — на всех хватит, и нам, и нашим детям. Внукам останется, Давай… Хочешь, пополам, а то, женись на Дашке!
— Нельзя, это деньги кровавые, их можно только святым делом отчистить.
— Ты подумай, какие мы с тобой дела будем делать! Одной семьей! — лепетал Геннадий Александрович. — Всех осчастливим!
— Не получится, — коротко ответил я.
— Не хочешь на Дашке жениться, просто так живи…
— Все, разговор окончен, помоги мне их пересыпать в мешки.
— Тебе не нужны, мне отдай, а я за тебя буду век Бога молить! Такое богатство, — говорил он, тонкой струйкой всыпая монеты в мешок.
— Ты с этими деньгами и трех дней не проживешь, придет за ними хозяин и всех вас зарежет, — попытался я унять лихорадочное состояние кожевника.
— Сегодня же все брошу, в Калугу, Тверь, Нижний, в Ливонию… Никто не найдет… Богом молю!
— Ладно, я подумаю, — пообещал я. — Те, залитые смолой, горшки так клади, не нужно их открывать.
— Подумай, а? Ведь пока никто не знает! Или давай вдвоем, вместе, ну их всех, пусть…
— А как же твоя Агриппина Филаретовна, дочь, сыновья?
— Пропади они все пропадом, не нужен мне никто!
— Это кто тебе не нужен, шельмец! Это кто — пропади пропадом?! — послышался снаружи неповторимый голосок Дашиной матушки.
Геннадий Александрович разом сжался, помертвел лицом и заметался по бане. Мне, после всего, что случилось, было не до чужих семейных отношений. Я связал мешки в виде вьюка, вынес наружу, взвалил на лошадь Алексия.
Из бани выполз Геннадий Александрович, лицо его было мокро от пота, глаза горели:
— У меня нашел, значит, все мое! — угрюмо сказал он, отворачиваясь от гневно взирающей на него супруги.
Я не ответил, сел за своего донца и, не прощаясь, поехал к воротам. Как бы не было мне горько от гибели друга, но времени на скорбь сейчас не было. До вечера нужно было успеть сделать массу дел, чтобы не упустить убийцу и не оставить безнаказанной смерть замечательного человека.
Тогда, как и сейчас, все самое важное решалось в Кремле, туда я направил своего коня. У Патриаршего подворья я спешился и пошел прямо в покои патриарха. Там толпилось человек двадцать клириков, одетых в церковные облачения.
Приход «гражданского лица» привлек к себе внимание, и ко мне тотчас подошел молодой инок, вероятно, секретарь патриарха. Я ему поклонился и попросил испросить у главы церкви минутную аудиенцию. Мое пребывание в окружении царя не осталось незамеченным церковью, монах не отказал и не придумал отговорку, а конкретно спросил, что мне нужно от его святейшества.
— Сегодня утром патриарх рукоположил в священники моего друга, а тот несколько минут назад погиб, — начал объяснять я, — мне нужно поговорить об этом с его святейшеством.
Инок перекрестился и произнес по этому случаю приличествующую ритуальную фразу, но звать патриарха не спешил.
— Брат мой, — проникновенно сказал он, — его святейшество в своих покоях молится за всех нас, если ты не настаиваешь, то я сам завтра с утра передам ему скорбную весть.
— Можно и завтра, но убитый священник завещал церкви деньги на строительство храма…
— Пожертвование можешь оставить привратнику, оно не пропадет, — перебил меня секретарь, явно теряя ко мне интерес.
— Могу, но мне одному столько денег не донести, может быть, брат, ты сам мне поможешь.
— Что помочь? — не понял он.
— Внести сюда золото и серебро. Только думаю, что лучше бы ты обеспокоил патриарха, чтобы потом не сказали, что ты украл часть казны.
— Такое пожертвование, — растерянно спросил монах, — где оно?
— В мешках, так что иди за его святейшеством и пошли кого-нибудь из служек принести вьюк с лошади, она на вашей коновязи.
Парня как ветром сдуло. Все долгополые, слышавшие наш разговор, так засуетились, что стало ясно, ничто человеческое им не чуждо.
Когда два монаха внесли в приемную мешки с деньгами, из внутренних покоев показался патриарх. Судя по смятому лицу, он отдыхал.
— Ты меня искал, сын мой? — спросил он, протягивая руку для лобызания. — Что еще случилось?
Я коротко рассказал старику всю историю. Тотчас любопытные развязали мешки и все, кто оказался поблизости, застыли при виде груды золотых и серебряных монет.
Посчитав свою миссию выполненной, я, не прощаясь, вышел из резиденции и направился в Разбойный приказ. Этот визит был для меня важнее, чем передача ценностей церкви. Нужно было любыми способами убедить полицейские власти оказать мне содействие, иначе возможность поймать убийцу становилась равна нулю.
