Горечь окутала моё сердце. До боли было жалко этих молодых парней. Ведь именно я виноват в том, что недостаточно хорошо обучил этих ребят всем воинским премудростям. Но потом эти чувства сменила гордость за таких сынов России. Ни один из этих, недостаточно обученных бойцов, не покинул своего боевого поста. Все сорок восемь человек, оборонявшие эти укрепления, остались на своих местах и, как могли, сдерживали напор немецких солдат, прошедших "огонь и воду". Ни один из моих ребят не струсил, пытаясь спасти свою жизнь. По виду тел двоих из погибших было видно, что они подорвали себя гранатами, чтобы не попасть в плен к фашистам. В одном из них мы еле-еле опознали командира заслона младшего лейтенанта Павлова. Поблизости от его тела, на земле были видны засохшие пятна от пролитой кем-то крови. Знать не один ушёл наш герой, за собой он утянул несколько немецких ветеранов.
И ещё около одного тела я остановился и, оглядевшись, попытался представить последние секунды жизни этого героя. Лицо этого павшего красноармейца я хорошо запомнил. Это был Василий Рюмин, в начале июня, можно сказать, спасший меня от оргвыводов Наркомовской комиссии. Тогда он обучался в нашей "отстойной" роте и во время посещения их занятий этой комиссией, потеряв ориентацию, запулил учебной гранатой в сторону группы собравшихся командиров. Помню, как потом я ему вправлял мозги, и он ещё неделю после занятий чистил ротные нужники. Потом его определили всё-таки в ездовые, как боец он так и не достиг нужного уровня. В этот заслон он, скорее всего, попал как конюх артиллерийского взвода сорокапяток. Каждое такое орудие передвигалось посредством пароконной упряжки. Но дело, конечно, не в этом, самое главное заключалось в том, что этот, далеко не лучший наш боец в свою последнюю минуту жизни собрался и всё-таки смог точно бросить противотанковую гранату. Для этого он зачем-то вылез из окопа, прополз метров пятнадцать под огнём, потом встал и метров с десяти поразил танк Т-3. После этого его тело буквально напичкали свинцом. Когда Шерхан его перевернул, мы увидели, что грудь героя вся была страшно порвана десятками автоматных пуль. Зачем он покинул окоп и встал вблизи танка, теперь знает только один Бог, но свой долг, пусть и таким нелепым способом, Рюмин выполнил сполна.
Закончив этот печальный обход, я приказал захоронить героев. Хорошим местом для этого был бывший капонир сорокапятки на вершине высотки. Прямо в него попала немецкая авиабомба, углубив и расширив это орудийное укрытие, так что туда могли поместиться тела всех сорока восьми героев. Я подумал, что это место идеально для установки большого памятника погибшим ребятам. Он будет хорошо просматриваться с шоссе. И после войны все проезжающие по этой дороге смогут увидеть памятник тем, кому они обязаны своей жизнью. Себе я дал зарок, что приложу все силы, чтобы такой памятник соорудили на этом месте. Посмертные медальоны я дал команду не собирать, все документы погибших и так находились в штабе 681-го артполка. Их собрали ещё перед тем, как бойцы заняли этот опорный пункт. В принципе, каждый из погибших знал, что предстоящий бой, скорее всего, будет последний и приказа отступать не будет. И всё-таки они безо всяких пререканий и уловок, которые могли бы спасти жизнь, заняли эти укрепления и сделали всё что могли, чтобы остановить фашистов. Вечная память героям!
Когда мы попрощались с павшими, примолкшие бойцы начали занимать позиции в чуть подправленных окопах. Я, перекурив, направился к уже стоявшему в укрытии бронеавтомобилю. Боевая обстановка не располагала к душевным терзаниям и поминкам по погибшим товарищам. Моя тяжкая командирская ноша заставляла меня безостановочно действовать, нужно было заниматься делами живых. В своём передвижном штабе я опять заставил радиста попытаться связаться с Осиповым, а затем и с Пителиным. Может быть, из-за установленной дополнительной антенны, а может, из-за благоприятных атмосферных условий связаться удалось практически сразу и с тем и другим.
Осипов, этот серьёзный по всему мужик, как восторженный мальчишка оглушительно орал в микрофон, что наша засада полностью удалась. Что потери немцев колоссальны! И всюду, куда только доходит взгляд через стереотрубу, он видит только разбитую немецкую технику и трупы в форме мышиного цвета. Клочка свободной земли не видно, везде трупы, трупы, трупы...! Приданные 152 мм гаубицы использовали все имеющие снаряды под ноль. А всего у них было почти два боекомплекта на орудие. Наши сорокапятки тоже полностью использовали весь имеющийся на позициях боекомплект. Так же обстояло дело и в миномётных батареях. Немного снарядов оставили только 85 мм зенитные пушки. Мы ждали, что немцы предпримут ответный истеричный авиаудар по нашим позициям. Но самолётов люфтваффе не было видно, и Осипов принял решение начинать вывод гаубичных артполков под Слоним на запланированные позиции второй нашей засады. Я его осадил и приказал дожидаться темноты. Здесь наши пушки, замаскированные в лесу, немецкие самолёты вряд ли достанут, а на дороге раздолбают в два счёта. Бояться того, что совсем нет боеприпасов для гаубиц даже на полковом артскладе, не стоит - немцы вряд ли в ближайшие сутки сунутся в нашу сторону.
Десятиминутное общение с Осиповым весьма благотворно воздействовало на моё настроение. Тяжёлое чувство, которое я испытывал после похорон погибших ребят, сменилось эйфорией победы и уверенностью, что рейд по тылам противника тоже закончится успехом. Наконец-то я сам приму участие в непосредственной схватке с немчурой, а не буду протирать штаны у рации в ожидании хоть каких-нибудь сведений от подчинённых.
Но вся моя надежда самому принять участие в предстоящем рейде испарилась, после того, как удалось установить связь со штабом бригады. Пителин сообщил, что мне обязательно нужно сегодня в 23-30 присутствовать на совещании в Волковыске. Туда прибыл заместитель командующего Округа генерал-лейтенант Болдин, он и отдал этот приказ. К тому же на этом совещании мог присутствовать маршал Кулик, который сегодня прилетел в Белосток. По словам моего начальника штаба, на этом совещании командование собиралось принять какие-то радикальные меры против немецкого вторжения. А обойтись без одного из немногих, реально боеспособных соединений там не могли. Ведь это части именно моей бригады остановили немцев на южном фланге 10-й армии. В тяжелейших боях мехгруппе Сомова удалось остановить немцев под Суражём и вдоль берега реки Нарев. И даже сегодня части бригады удерживали свои позиции, давая возможность отступающим от границы войскам перегруппироваться. А шестой Мехкорпус, прикрытый с фланга нашими опорными пунктами, начал стягивать свои дивизии к Волковыску.
