Девушка же оказалась падчерицей одного из приятелей Вошина, которую тот отдал на погибель, чтобы завладеть принадлежавшими ей имениями. Барышня после всего произошедшего находилась в шоковом состоянии и почти не реагировала на свое освобождение.
Рассортировав пленных и выяснив, чем кому нужно помочь, Иван взял на себя роль перевозчика и партиями переправлял узников с острова на берег. Слуги Вошина и преступные зрители кровавых вакханалий прятались по темным углам, видимо, радовались, что остались в живых, и надеялись, что, после нашего ухода, смогут выкрутиться из непростой уголовной ситуации.
Раздав спасенным узникам лошадей и экипажи гостей крепости, мы оставили себе трех верховых коней и собрались, было, уезжать, когда Иван вдруг вспомнил, что оставил что-то из своих вещей в крепости. Пришлось ждать, пока они с кузнецом съездят на остров и обратно.
Наконец, все дела были кончены, и мы отправились восвояси. Сумасшедший день полностью меня измочалил, и я, как только сел в седло, сразу начал бороться со сном.
Небо уже начало светлеть, и потому поднявшиеся невдалеке сполохи света не привлекли к себе внимания. Только услышав недалекий взрыв, я отогнал сонную одурь и оглянулся. За лесом в районе озера и крепости вверх поднимались языки огня и тучи дыма.
— Что там случилось? Пороховой погреб взорвался? — наивно спросил я.
— Где? На острове? А кто его знает, — невинно ответил солдат.
— Так вот, что ты там забыл, — безразлично проговорил я. — Подпалил-таки стог!
— Ни боже мой, они, видать, на радостях сами не убереглись, вот и погорели, — ответил он с кривой усмешкой.
На следующий день, отоспавшись и приведя себя в порядок, я отправился навестить выздоравливающего волхва.
Илья Ефимович уже вполне оклемался, посвежел лицом и с интересом слушал рассказ о наших вчерашних приключениях. Однако, мирное течение беседы было разом прервано грубым вмешательством суровой действительности.
— Барин! — влетая в конюшню, закричал дворовый мальчишка. — Твою барыню увезли!
Я ошарашенно уставился на него.
— Кто увез, куда? — одновременно спросили мы с Иваном.
— Солдаты увезли, на конях! — восторженно прокричал мальчишка.
Мы с Иваном выбежали во двор. От господского дома в нашу сторону бежало несколько человек. Остальные жители имения толпились у открытых ворот усадьбы.
Мы с Иваном добежали до ворот и увидели удаляющуюся кавалькаду. Человек десять верховых в сияющих на солнце кирасирских доспехах скакали вокруг возка, увозившего Алю.
Я стоял, глядя им вслед, в полном оцепенении.
— Что случилось? — наконец, удалось мне выдавить из себя жалкий, дурацкий вопрос.
Взволнованные случившимся свидетели начали, путаясь в мелочах и перебивая друг друга, рассказывать о том, что здесь произошло. Я тупо слушал, глядя вслед быстро удаляющимся всадникам.
Весь рассказ о случившемся мог уложиться в несколько фраз. Пять минут назад к усадьбе подъехал крытый экипаж с конвоем. Понятно, что тут же сбежались все обитатели усадьбы. Из возка вышел важный офицер и спросил, где женщина, приехавшая с лекарем. На Алю указали. Офицер поклонился ей и предложил сесть в экипаж. Аля села. Важный офицер закрыл за ней дверцу, и Алю увезли.
Все случившееся было так необычно и странно, что смахивало на розыгрыш.
Однако участие в случившемся кирасир — тяжелых кавалеристов аристократического столичного полка — говорило само за себя. Кто был шефом кирасирского полка, я не знал, но было понятно, что это не самодеятельность какого-нибудь чиновника, гвардейцами могли командовать только из Зимнего дворца.
Все это пришло мне в голову спустя несколько минут, когда я смог нормально соображать, а сразу, сгоряча, я не придумал ничего лучшего, как приказать Ивану запрягать коляску, намериваясь догнать кавалькаду и отбить жену.
Иван не бросился выполнять мое распоряжение, а, наклонившись к самому уху, прошептал:
— С налету мы их, ваше благородие, не возьмем, только сами погибнем. Здесь нужно действовать с умом и без спеха.
Мне осталось только согласиться с ним. Нападать вдвоем на полуэскадрон кавалеристов было, по меньшей мере, глупо. То, что произошло, никакому логическому объяснению не поддавалось. Кому в Петербурге могла понадобиться дворовая девчонка, до которой, кроме меня, на всем свете не было дела? Зачем за ней прислали целое воинство, как за важным государственным преступником?
Действительно, Иван был прав, прежде чем действовать, нужно было разобраться с тем, что происходит.
Мы вернулись в усадьбу. Трегубова вынесли на крыльцо в кресле и наперебой, даже более бестолково, чем мне, рассказывали о произошедшем.
— Алексей Григорьевич, ты что-нибудь понимаешь? — спросил он меня, когда ему окончательно заморочили голову. — Они говорят, что солдаты были белые, в латах, сверкающих, как божье воинство?
— Какое там божье воинство, обычные кирасиры.
— А почему Алевтину Сергеевну увезли?
— Не знаю.
— Она что, знатной фамилии?
Тут до меня начало доходить. Если ее увезли не по ошибке, то причина такого внимания к ней могла быть в ее темном происхождении. Кто знает, чья она дочь, если за то, что ее спрячут, заплатили целым имением.
— Не знаю ее происхождения, — ответил я Трегубову, — она сирота, родственников у нее нет. Жила у одного старика, которого уже нет в живых.
Подробно знакомить Василия Ивановича с Алиной историей я не хотел. Кто знает, как наше слово может отозваться впоследствии.
Пока мы разговаривали, из конюшни вывели моих лошадей.
— Эй, вы! — крикнул помещик своим конюхам, — погодите запрягать. Алексей Григорьевич, я тебе пару рысаков презентую, а то на твоих кобылках только по гостям ездить.
— Спасибо, — искренне поблагодарил я, — пусть запрягают, а я пока с твоими ранами разберусь.
Я вовремя вспомнил, что Трегубов весь заштопан, как старый мешок, и, кроме меня, помочь ему будет некому. По моему указанию барина унесли в дом и уложили в постель. Я быстро осмотрел его. Мелкие раны изрядно зажили и вполне можно было снять с них швы, в отличие от больших, которые еще могли разойтись. Я вызвал двух своих прежних помощниц, толковых женщин, которые помогали мне во время операции, и показал им, как обрабатывать раны, и что им в последствии предстоит сделать.
Василии Иванович мужественно вытерпел манипуляции над своим телом, взбадривая себя водочкой. Окончив лечение, я встал. Пришло время прощаться.
В свете произошедших событий мое раздражение против ленивого барина прошло, и мы дружески расцеловались. Расчувствовавшийся Трегубов вознамерился меня по-царски наградить — отдать мне все деньги, найденные у покойного Вошина.
