Башкир задумался на мгновение:
— Ни тебе, ни мне — четыре с половиной!
— Нет у меня столько — только четыре! С ярмарки иду, все деньги в товар вложил. Богом клянусь!
Башкир скривился, как будто лимон раскусил.
— Э-э-э, давай!
— Ты хоть невольницу покажи, — вмешался Павел, — вдруг это старуха немощная!
— Твоя правда, смотри товар!
Башкир махнул рукой. Из-за кустов вышел ещё один башкир — в драном войлочном халате. Он тащил за волосы молодую девушку — девчонку почти.
— Смотри, урус!
Лицо девчонки было в синяках, одежда местами порвана.
— Дяденьки, спасите от поганых! — взмолилась девушка. И тут же получила от башкира кулаком в спину.
— Молчи, невольница, а то я тебе язык отрежу! Видишь, мужчины разговаривают!
Ушкуй подошёл поближе к берегу, но не пристал. Михаил оторвал кусок ткани, завернул монеты и бросил их на берег. Башкир в колаксыне ловко поймал монеты на лету, развернул, пересчитал.
— Всё честно. Забирай товар.
Он подтолкнул девушку. Та рванулась, вошла в воду, замерла на мгновение — уж больно вода холодна. Потом дёрнулась вперёд, протянула руки. Сидевший на носу Трофим ухватился, приподнял её и поставил на палубу ушкуя. С подола мокрого платья стекала вода, босые ноги посинели от холода.
Команда оттолкнулась от мелководья вёслами, отошла от берега и вывела ушкуй на стремнину. Полагаться на порядочность незнакомых людей, тем более — неверных, как прозвали на Руси мусульман, было бы верхом неосторожности.
Не занятый греблей Михаил подошёл к девушке. Та без сил опустилась на палубу, не в состоянии ещё поверить в неожиданное спасение.
— Как тебя звать?
— Елизаветой батюшка нарёк.
— Лиза, значит. Откуда ты, из каких краёв?
— Рязанская я.
Рязань была удельным княжеством, не подвластным великим московским князьям.
— Как к башкирам попала?
— Он меня у татар перекупил, видно, к себе в улус думал привезти, а тут распутица. Кони у него из сил выбились, а подо мною — пал.
— Отдыхай, поешь вот.
Мишка достал из холщового мешка краюху хлеба и кусок сала, быстро нарезал и протянул девушке. Но Лиза взяла только хлеб и жадно впилась в него зубами.
— А сало чего же не берёшь? Неужто тебя в мусульманство обратили?
— Так ведь сейчас Троицкая седмица, пост, мясное вкушать грешно.
— Странствующим, воинам и болящим — можно. Что-то ты набожная сильно!
— Так отец мой убиенный, царствие ему небесное, священником в селе был, пока татары не напали.
Девушка осенила себя крестом.
— Так ты сирота теперь?
— Выходит — так.
— А меня Михаилом зовут, я приказчиком у купца Аникея служу. Мы из села Чижи, что рядом с Хлыновым. Да ты ешь, ешь.
Мишка отошёл к стоящему на корме Павлу.
— Чего теперь с ней делать-то?
— Сам купил, сам и решай. К деду с бабкой своим определи, пусть домашнюю работу делает — печь истопить, похлёбку сварить, в избе подмести, кур накормить.
— Верно, и как я сам сразу не догадался.
Первым делом по приходу в Хлынов они стали разгружать ушкуй. Не бросать же его с товаром у пристани!
Когда первая подвода с тканями подъехала к лавке Аникея, купец удивился:
— Это что ещё такое?
— Да вот — невольницу купил, Лизаветой звать.
Купец неодобрительно посмотрел на Михаила.
— Сколько на свете живу, отродясь невольниками не торговал. Богомерзкое это дело!
— Да ты что, дядя Аникей! Я же не торговать её взял — из плена башкирского выкупил. Сирота она, из Рязани.
— Тогда совсем другое дело! Ну, раз сам купил, сам с ней и определяйся.
Они продолжили разгружать товар.
Уже поздно вечером, при свете лучины, стали подсчитывать, сколько чего куплено и почём.
Сидевшая до того в углу лавки Лиза подошла поближе к Михаилу, писавшему на восковых дощечках, вгляделась.
— Любопытствуешь?
— А можно мне?
— Неужто писать-читать умеешь?
— Батюшка научил.
На Руси писать-считать умели монахи, люди боярского и княжеского звания, немногие купцы да житии люди — писари и столоначальники. А уж грамотные женщины — редкость необычайная. «Хм, похоже, приобретение ценное».
У Аникея сразу ушки на макушке, стойку сделал, ровно охотничий пёс. И к Мишке ласково:
— Зачем тебе ещё один лишний рот в избе? Продай её мне.
— Не торопись, дядя Аникей, я и сам ещё с Лизаветой не определился.
Похоже, Лизавета — грамотный работник, удачно Михаилу в руки попала. Хитёр Аникей, с ходу ситуацию оценил, перекупить предложил. Однако если она и в самом деле грамотна да прилежна — самому пригодится.
Они закончили подсчеты, Аникей отсчитал Михаилу деньги, и молодой приказчик отправился с невольницей к себе домой. Супротив ожиданий дед с бабкой встретили невольницу приветливо. А уж когда Мишка объявил, что Лизавета сирота и выкуплена им из неволи, то и вовсе стали относиться к ней, как к дочери.
Бывшая невольница вскоре освоилась на новом месте. Работницей она оказалась хорошей. Каждый день Мишка отмечал перемены в избе: то занавеска новая появилась на печи, где дед спал, то стол до желтизны выскоблен. Миски намыты, приготовлено вкусно, в избе чистота. Не промахнулся с приобретением молодой приказчик. И набожна — каждое воскресенье спозаранку в церковь на службу ходит.
Через неделю Михаил со спокойной душой отправился на ушкуе в очередную ходку за товаром.
Они спустились по Вятке вниз и немного не добрались до Пижмы, когда вперёдсмотрящий Капитон закричал:
— Ладья впереди тонет!
Все сгрудились у борта. Прямо по курсу, в двух сотнях саженей, завалившись на правый бок, погружалась в воду ладья.
— Не иначе — с топляком столкнулись, — сказал Павел и сразу же: — Ну, чего рты раззявили — на вёсла! Людям помочь надо!
Гребли мощно, да течение мешало. Наконец они оказались у ладьи. Почти в ту же минуту она ушла под воду, пустив большой воздушный пузырь. В воде барахтались несколько человек. Команда хватала их за одежду и затаскивала на борт. Вытащить удалось двоих — остальных отнесло течением в сторону, и они скрылись под мутной водой.
— Эх, беда-то какая! Спаси, Господи, их души! — сказал Павел.
Спасённые лежали на палубе, хватая ртом воздух. Одежда промокла насквозь, людей трясло от пережитой опасности и от холода.
— Никанор, Трофим — быстро сухую одёжу! Принесли старенькую, но чистую и сухую одежду. Михаил взялся раздевать одного из спасённых. Тот схватился за кафтан:
— Не тронь!
Он сел на палубе, опершись на руки, потом ему удалось встать. Разделся донага, натянув сухое. Из промокшей одежды вытащил кожаную трубочку — вроде пенала, сунул её себе за пазуху. И сделал он это, вроде как бы укрывшись от чужих взглядов. Ладно, мало ли какие у человека секреты, может, деньги у него там!
