— Ничего, — приободрился ведун, пытаясь сесть. — Лучше холодная каша, чем горячий голод.
— Дай помогу… — наклонилась вперед девушка. Они едва не столкнулись лбами, но Даромила резко отвернулась, и Олег получил по щеке шлепок толстой тяжелой косой. И вдруг подумал, что для двадцати лет, на которые выглядела помощница, она уж слишком засиделась в девках. Старая дева уже, можно сказать. Обычно замуж на Руси лет этак в пятнадцать, шестнадцать, ну, в семнадцать выдают. Редко когда позднее.
— Благодарю, красавица. Что бы я без тебя делал? — От перемещения в вертикальное положение у Середина закружилась голова, и он понял, что встать пока не сможет. По крайней мере, в ближайшие пару часов, пока хорошенько не подкрепится и окончательно, не придет в себя.
— Слушай, милая. Сделай доброе дело, принеси ложку. Она на поясе. Вон, поверх сумок у печи лежит.[2]
Даромила кивнула, сходила к печи, расстегнула чехольчик, достала главный инструмент всякого русского человека:
— Ух ты! С самоцветами! Дорогая, наверное?
— Уж какая есть. — Олег принял от нее ложку, тут же подцепил и перекинул в рот все три мясных кусочка, прожевал, потом принялся торопливо черпать чуть теплую кашу.
— А правду сказывали, что у тебя кистень серебряный?
— Какой есть, — лаконично повторил занятый трапезой Середин.
— Тоже, небось, немалых денег стоит… А может, ты и не путник вовсе? Может, боярин переодетый, что от княжьего гнева прячется?
Олег промолчал, а девица, увлеченная неожиданным «прозрением», заметалась по бане:
— Отчего же переодетый? Рубахи у тебя шелковые, штанов разных целый мешок, сапоги дорогие, оружие странное с рукоятью из самоцветов…
— Какой боярин?! — поспешил вмешаться в ее мыслительный процесс Олег, сообразив, что рискует стать героем вовсе невероятных слухов. — Какой боярин! Ты телеги мои у забора видела? Это добыча ратная. Думаю, до Рязани доберусь, за две-три гривны продам. Обычный воин я, саблей себе прибыток зарабатываю. Дома и семьи у меня нет, так что доход весь на себя трачу.
— Целых три гривны? — изумилась Даромила. — За един поход?
— Не за один поход, а за целый год доход у меня такой получился, — на всякий случай предупредил Олег. — К тому же из трех сотен, что со мной на половцев ходили, полста головы свои сложили, а еще два раза по столько ранеными возвернулись. Вот и считай: две гривны за свой живот — много это или мало?
— Три гривы? — словно не услышала его девушка. — За един раз?
— Ты чего, в ратники решила записаться? — усмехнулся Олег. — Так имей в виду: шанс с добычей вернуться один из четырех примерно получается.
— Отчего это? — не поняла девица.
— Победишь или разгромлен будешь это один к одному, — растопырив четыре пальца, тут же загнул два ведун. — И еще один к одному — что в случае победы ты жив останешься, а не живот свой в чужих краях потеряешь.
— Но ты же цел? — после некоторого раздумья сказала Даромила.
— Мне повезло, — вернул Олег вычищенную до донышка миску. — Спасибо тебе, красавица. И за угощение, и за то, что волхва вовремя позвала. Вот уж обидно так обидно: половецкий поход без единой царапины пережить, а в родных землях живота лишиться.
— Радша батюшке велел курицу для тебя сварить, а бульоном заместо сыта отпаивать, — глядя куда-то мимо гостя, сообщила девушка. — Я покуда ощиплю, а вечером отвар принесу. Ты отдыхай пока. Лихоманка много сил берет, зараз не оклемаешься.
Середин, ощутивший в желудке приятную тяжесть, спорить не стал, благо укладываться оказалось просто донельзя: набок отвалиться, и всё. В этот раз вместо вязкого месива он оказался в чистом небе. Над головой светило солнце, и именно к нему тянулся ведун всей душой — пока девичья рука не прикоснулась к плечу:
— Вот, испей, боярин.
Олег вздрогнул, просыпаясь, и уже без посторонней помощи сел на полке, принял у Даромилы миску, мелкими глотками выпил горячий бульон.
— Кашу чуть опосля принесу, — пообещала девушка. — В печи томится.
Когда кормилица ушла, Середин спустился, прогулялся по жаркой бане, думая о том, куда бежать по нужде — к хозяевам, или так выкручиваться. После некоторых колебаний вспомнил, что в дом ему входить запрещено, и «выкрутился», благо баня изначально предназначена для удобного слива воды, да и самой воды запас имелся.
Даромила пришла, как и обещала, «чуть опосля», примерно через полчаса. Принесла вареную крупными кусками репу, жареную капусту, вареный куриный окорок, а когда гость взялся за еду, с гордостью сообщила об уловке:
— А на боярина ты откликаешься!
— Ой, милая, — покачал головой Олег, — как меня только ни называли. И купцом, и колдуном, и боярином, и бродягой. Я уже на всё согласен, лишь бы миску полную наливали.
— Как это на всё? — не поняла девушка. — Ужель не позорно, коли обидным словном кличут?
— Коли не со зла, то и не обидно, — спокойно ответил Середин. — А коли со злом, то сабелька завсегда при мне. Чик, и нет головушки у языкастого…
Одновременно с последним словом за Даромилой захлопнулась дверь.
Впрочем, новым утром она опять появилась, принеся блюдо с двумя крупными копчеными лещами. В первый миг ведун хозяйскую дочку даже не узнал: в жемчужной понизи, в кокошнике, в расшитом сине-красными лентами сарафане с пышными плечами она показалась чуть не на полголовы выше и в полтора раза шире в плечах.
— Ну, ты просто чаровница писаная! — развел руками Олег, спрыгивая с полка. — Неужели ради меня так убралась?
— Сватов ныне ждем. — Девушка поставила рядом с блюдом миску бульона. — Сестру просить обещались.
— Сейчас? — удивился ведун. — Я думал, свадьбы больше по осени играют.
— То играют, — отвернулась Даромила. — Токмо пока сговорятся, пока попряничаются, пока сберутся, аккурат до осени время и пройдет.
— Понятно… — Олегу показалось, что на глазах девушки блеснули слезы, и он прекратил расспросы, посвятив внимание завтраку.
Однако, покончив с едой, тоже достал из сумки свежую рубаху из темно-синего шелка, натянул шаровары, добротные сапоги, опоясался саблей и вышел из бани. Огляделся, подобрал у изгороди иссеченный чурбак, на котором, видно, не первый год кололи дрова, отнес к бане и уселся на него, привалившись к теплой бревенчатой стене, зажмурившись и подставив лицо солнцу.
— Ей, мил человек. А правду сказывают, что ты боярин тайный и от княжеского гнева прячешься?
Олег с удивлением поднял голову. Перед ним стояла уже знакомая голубоглазая туземка, что направила его позавчера на этот двор. Только на этот раз красотка выглядела куда более броско: по лбу поблескивал венец из серебряных монет, ограничивающийся большими височными кольцами, волосы укрывала бисерная сетка, на плечах лежал платок с красным набивным рисунком по краю. На расшитом катурлином сарафане красовался наборный поясок из чередующихся медных блях и крупных жемчужин неровной формы. Впрочем, такая она тут была отнюдь не одна. На дворе успело собраться не меньше полусотни деревенских — женщин, мужиков, подростков. Все одеты, как на праздник, и все делают вид, что забрели сюда случайно — глядят по сторонам, мнутся у сараев и изгороди. Некоторые, правда, беседуют между собой.
