Действительно, примчались на невзрачных, но ходких татарских лошадках любимцы Ярослава — донцы, указывая дорогу. Дружина свернула со шляха на еле заметную впотьмах тропку.
Вскоре вяло забрехали собачонки, и выскочил за-полошно хозяин с женой и сыновьями, таращясь на самого настоящего московитского князя, решившего вечерять в его захолустье.
— Баньки, поди, у вас нету, — мечтательно сказал Басманов, глядя, как неопрятного вида работник тянет нерасседланную кобылу к коновязи, словно корову в стойло ведет.
— Как не быть-то, для такого гостя? — возмущается хозяин и едва ли не взашей отправляет сыновей-увальней к кургузому рубленному домище, сдвинутому к самому ручью, что подковой охватывает хуторок. — Эй, Пелагея, что из печи — на стол мечи!
— Выходит, обустраиваемся на Балтике, старый? — улыбнулся Ярослав.
Ответил ему Басманов:
— Банька — это действительно всерьез! Крепости, корабли да пушки — сие грозно, но пусто. Всякий может, было бы злато. А вот крепкие хутора да баня…
Оскорблено взвизгнула собака, попавшая под сапог одного из донцов, подняли гвалт разбуженные в сараюге гуси.
Басманов вступил в ладную избу, тут же прошел к красному уголку, к иконке и негасимому светцу. Ярослав, стрельнув по углам колючим взглядом, вышел расставлять посты. Вроде бы и дома, а вроде — земля еще чужая, пропитанная вражьим духом. Совсем неподалеку битые свены, да вечно готовые к драке ливонцы. Баня баней — а служба службой.
Наутро проснулся Басманов, свежий, словно не змеились за плечами многодневные конные переходы по диким и сырым лесам. Вскочил с лавки, потянулся было к броне, но усмехнулся и как есть, в рубахе, вышел вон, для приличия только подпоясавшись кушаком.
Дремавший у входа донец, по шагам определив князя, лишь глаза приоткрыл, сверкнул из-под густых бровей да бараньей шапки угольно-черным зрачком, убеждаясь, что не домовой шалит, а истинно княже пробудился, и вновь задремал чутко, опираясь о пику. Басманов, умывшись в одиночестве у колодца, принялся озираться.
Хуторок, построенный, верно, совсем недавно, не оставлял впечатления времянки. Еще не распушившиеся толком липы осеняли неглубокий светлый пруд, что наряду с пышным садом доставлял хозяевам в постные дни обильную пищу. Пахучий шиповник шел вдоль низенького забора, но кусты его ложились излишне прямо. Наверняка, решил Басманов, высажены еще выбитыми отсюда свенами. Но и пруд, не вчера обустроенный, и сад, и огород с изгородью были уже тронуты русской рукой, не оставляли впечатления чужого, трофейного. А что сказать про баню, скинувшую с плеч добрых пяток лет военной жизни, могучих сараев и ловко срубленного дома, так не похожего на жалкие халупы вдоль шляха…
Подскочила девка с вышитым полотенцем, краснея и пряча глаза, протянула князю. Усмехаясь в усы, боярин вытер влажное лицо, невесело подумав — а ведь не приударю за красоткой, совсем даже наоборот, пойду к хозяину, стану разговоры разговаривать. Не то что в былые годы… Да, не то чтобы стар, а вот куражу нет того, что надобно…
Девка, по всему видать, расстроенная отсутствием нужного куражу, убежала к подружкам, суетящимся возле клети. Тут же вились и свободные от службы дружинники, не жалующиеся еще на годы, отданные ратной службе.
— Молодо-зелено, — буркнул себе под нос князь, направляясь в светлицу.
Ярослав уже был тут как тут. И не поймешь по нему — спал ли где, приобняв седло, или шастал в сырой роще, проверяя секреты ночные.
— Чего пришел-то? — спросил Басманов. — Небось, бронь-то не стану одевать.
Старший в дружине пользовался привилегией помогать князю надевать доспех и всегда выполнял сию повинность с особым тщанием.
— Как так, княже? — удивился Ярослав, — А в дорогу когда?
— Охолони, — Басманов плюхнулся на лавку, вороша рукой медвежью шкуру и иную рухлядь, на которой почивал. — Хозяина обидеть хочешь? Да и нужна ли бронь в дороге — рукой подать до своих.
— Где рукой подать, — пробурчал Ярослав, — там и стреле из камышей недалече лететь.
— Пристал, словно репей к собачьему хвосту, право слово, — Басманов поднялся, и принялся втискивать себя в бархатный кафтан, подбитый на манер подкольчужника конским волосом. — В дорогу бронным пойду, а трапезничать в кольчуге да байдане не стану. Да и ты шелом сними, вояка, не дело это.
— Я уж с донцами перекусил, что девки поднесли, — пробурчал Ярослав. — Пойду, если позволишь, к новикам, гляну, как за конями присматривают. Для драки они уже созрели, а для коней — еще молоды.
— Ступай уж, варнак, — отпустил его Басманов. Он давно свыкся с тем, что засечники да казаки не особо жалуют мирные трапезы, с хозяевами да хозяйками. Им бы в чистом поле, да на попоне завтракать, или уж на пьяном ляхском постоялом дворе, где можно рубить саблями столы и кидаться в кабатчика глиняными кружками, вовремя не наполненными под разудалую песню.
Порубежникам везде — хоть на Москве, хоть в Ревеле — Дикое Поле. Бронь снимать — ни в какую, нож из сапога вытаскивать — и не помыслят. Да и не стоит, усмехнулся про себя Басманов, показывать их дурной норов рачительным хозяевам. Решат, что не дружина у князя из славного рода Плещеевых, а станичники, вурдалаки с большой дороги.
От всего сердца нальют им медовухи, а потом — сраму не оберешься.
— Ярослав, — крикнул он вдогонку, — глянь, чтобы новики твои девок не портили по кустам. Руки вырву, и все остальное хозяйство.
— Знамо дело, — буркнул Ярослав в бороду. — Среди своих, не во вражьих землях.
— То-то и оно, что тут уже все наше, — согласился Басманов. — Воевали, так и нечего девицам подолы задирать у коновязи и стога палить, облившись хмельным.
— Прослежу уж, княже. У меня не забалуешь. Хозяин встретил князя, как полагается. Видно, с самой зарей велел свинью забить, паре гусей шеи свернуть, да запечь все это с прошлогодними дарами пышного сада. С маслом да с кашей — любо-дорого…
Басманов впервые за долгое время потешил утробу простой и незамысловатой крестьянской едой, не забыв и про грибочки в сметане, и невесть как забредшей сюда белужиной копченой с ромейскими оливками. От вина кислого, ревельского, отмахнулся, а меды испробовал.
— Крепко сидишь тут, Пахом Егорыч, — заметил он. — Хозяйство не на бегу ставил, не на седьмицу ладил, так?
— Верно, — согласился польщенный хозяин. — Правда, кой-чего тут было от прежних, но везде руку понадобилось прикладывать. Все-то у них, немчуры поганой, кувырком да поперек, тетка их подкурятина. Даже нужду, прости княже, справляли, словно кобели бродячие, за огородом, в шиповник. Так что ямку рыть, да торфом усыпать пришлось, с этого и начали обустраиваться на Балтике, даже вперед того, чтобы баню рубить.
