— Тебе-то самой это нравится?
— Скажешь, тоже! — сердито ответила девушка. — Кому ж такое понравится!
— Ну, не скажи, — вяло произнес я и начал одеваться, — мне так нравится…
— Ты, государь-батюшка, мужик, а я девка, — нравоучительно сказала Наташа. — Нам такое делать грех и пакость.
— Знаешь что, прекрати меня звать государем-батюшкой, у меня имя есть, — сердито сказал я. — Меня зовут Алексеем!
— Твоя воля, государь-батюшка, Алексий, — покорно сказала девушка и добавила, видя, что я совсем оделся:
— Мне так и лежать или можно встать?
— Вставай, конечно, и узнай, пожалуйста, когда будет завтрак.
Наташа принялась сползать с постели вперед ногами. Это было настолько эротично, что у меня опять застлало глаза сладким туманом, и чтобы отогнать наваждение, я вынужден был отвернуться к окну. Иначе все мои оставшиеся принципы не выдержали бы напора взбунтовавшихся гормонов.
Мы с Наташей дружной парочкой отправились в столовую, в которой я еще не был. Там было протоплено. Завтрак, оказывается, давно ждал на столе. Был он в стиле XVII века — без чая и кофе, из натуральных российских продуктов с учетом постного дня: квас, рыбные и сладкие пироги. Сказать, что такая еда мне понравилась, было бы ложью, сытно, обильно, съедобно, но слишком просто.
Когда я поел, в столовой появилась Людмила Станиславовна и пригласила в холодную горницу. Я спросил, почему в ней не топят. Домоправительница удивленно посмотрела и объяснила, что в Москве дрова слишком дороги, чтобы отапливать весь дом. Это было странно, «организация», содержащая это здание, была, как я догадывался, такой крутой, что лишняя сотня рублей за зиму на отопление вряд ли имела для нее какое-нибудь значение.
В горнице меня ждал мой вчерашний знакомый. Мы дружелюбно поздоровались, и он поинтересовался, как я устроился.
— Спасибо, хорошо, — ответил я, — только комната очень маленькая, не по моим габаритам.
— Придется привыкать, — серьезно сказал он, — вживайтесь в эпоху. Сегодня отдохните, а завтра у вас начнутся занятия, и распорядок дня будет весьма насыщен. Мы организуем вам обучение у лучших специалистов, которых удалось найти и нанять.
— И чему кроме языка мне придется учиться? — спросил я.
— О, да многому, — ответил старый-молодой человек, — истории, приказам, джигитовке, обращению с мечом, саблей, боевым топором, булавой, даже кулачному бою.
— Как это учиться приказам? — не понял я.
— Приказы, это, как сказали бы в вашу эпоху, тогдашние институты управления. У вас есть еще какие-нибудь пожелания?
— Да, если можно, пришлите книги, а то совершенно нечем заняться.
— Книги в семнадцатом веке были непопулярны, за чтение можно было и головы лишиться. Так что от них вам пока придется воздержаться, да и на чтение у вас с завтрашнего дня не останется ни сил, ни времени. А вот что я бы вам посоветовал, так это хорошо напиться. Когда еще представится такая возможность. Как вам, кстати, понравилась ваша горничная?
— Наташа? Понравилась, только что это за дикость с кабальным холопством?
— Обычное дело в те времена, привыкайте…
Мы еще немного поговорили на нейтральные темы, вроде погоды и предстоящих морозов, после чего мой знакомец заторопился. Мы распрощались, и я остался один. До обеда было еще далеко, занять себя совершенно нечем, и я отправился бродить по дому.
Это, как оказалось, внушительное сооружение состояло из множества клетушек, галерей, коридоров, переходов, чуланов, кладовок и прочих подсобных помещений. Срублен дом был, как говорится, тяп-ляп, и видно, что на скорую руку. Никаких привлекательных интерьеров я здесь не нашел. Мебели вообще было мало, как и красивых вещей. Когда мне надоело слоняться без дела, я вышел во внутренний двор. Несмотря на то, что мы находились недалеко от центра Москвы, был он не по-городскому велик, чуть ли не с гектар, и пуст. Только около заборов росли какие-то кустарниковые растения, заваленные расчищенным в центре двора снегом.
Скорее всего, как я догадался, двор предназначался для занятий джигитовкой. В этом искусстве, я был не то, чтобы слаб, скорее не искушен. Держаться в седле умел, махать шашкой тоже, но все это на любительском уровне, Научить человека в моем возрасте настоящей езде на лошади было почти нереально, и я вздохнул, предвидя ожидающие меня испытания.
— Батюшка, Алексий, — раздался со стороны дома Наташин голос, — банька истоплена…
— Так мы же с тобой так и не согрешили, — сказал я ей, возвращаясь к заднему крыльцу. — Чего же смывать грехи, когда их нет!
— Грехи всегда есть, — благоразумно ответила девушка.
— Ты опять накрасилась? — спросил я, разглядывая при дневном свете ее «косметику». — Это что, у вас мода такая лица размалевывать?
Девушка басурманское слово не поняла, но смысл его уловила и согласно кивнула.
— А ты со мной в баню пойдешь, моду смывать? — шутливо спросил я.
— Как скажешь, — покорно ответила холопка.
— А сама-то хочешь помыться?
— Кто ж не хочет…
— Ну тогда веди, — решился я, твердо пообещав себе не приставать с недостойными предложениями к подневольной девушке.
Мы, не откладывая дело в долгий ящик, тут же вернулись к дому.
— А пиво у вас есть? — спросил я, вспомнив предложение хозяина расслабиться.
— Есть, — ответила Наташа. — И медовуха, и вино курное, и сладкое.
— А ты что больше всего любишь?
— Я-то, знамо, сладкое.
— Попроси у Людмилы Станиславовны то, что тебе любо, а мне закажи пиво и водку.
Я подождал на крыльце, покуда Наташа бегала разыскивать домоправительницу. Когда она вернулась, мы отправились в баню.
Натоплена она оказалась ни в пример вчерашнему. У меня уже в предбаннике начали, как говорится, трещать волосы. Я с опаской раздевался, представляя, что делается в парной, и все еще стесняясь девушки, а Наташа делала это, как ни в чем ни бывало.
Дав себе слово оставаться джентльменом, я старался не смотреть в ее сторону и не распалять себя воображением. Как ни странно, это у меня получилось безо всякого напряга.
Мы разделись, и пока я загодя обливался ледяной водой из бочки в моечном отделении, Наташа прямиком направилась в парную. Только когда она прошла мимо меня, и, наклонившись, входила в низенькую дверцу, я не выдержал и оценивающе, с удовольствием посмотрел на нее.
Девушка была чудо как хороша статной фигурой, крутой и круглой, до половины прикрытой распущенными русалочьими волосами, попкой, тонкой для ее комплекции талией, мощными ногами…
Я, чтобы не завестись, опять вспомнил Ренуара и Кустодиева, стараясь перевести оценку из сексуальной в живописную. Впрочем, скоро никаких особых ухищрений, чтобы удержаться от соблазна, не понадобилось. Стоило только войти в парную, как жар вышиб из меня все похотливые мысли, а с потом вышли и остатки греховных желаний.
