— Хорошо, — кивнул Страхов. — Мне не сообщили и время вылета. Просто отменили на сегодня все задания и сказали, что вы обо всем знаете и моя эскадра в вашем полном распоряжении. Буду вас прикрывать.
«Вот отчего он так раздражен, хотя и скрывает это. Он ведь подполковник, а его переподчинили майору».
— Спасибо. Летим в полночь, — сказал Мазуров.
— Понятно. Пойдемте со мной. Я познакомлю вас с пилотами, которые полетят с вами. Они утром прилетели. Сидят сейчас у меня в штабе. Садились они, знаете ли, с такой осторожностью, будто на борту у них богемский хрусталь или китайский фарфор. Я уж подумал, что в каждом аэроплане кто-нибудь из высокопоставленного начальства. Немудрено, если учесть, что вы намереваетесь сделать. Но все оказалось гораздо банальнее.
— Боялись, что баллоны с ипритом повредятся?
— Да. Поначалу только об этом и говорили. Ни у кого из пилотов не оказалось противогазов. Забыли им их выдать. У меня тоже их раз-два и обчелся. Вот вашей милостью сижу на пороховой бочке.
— Недолго осталось. Скоро мы вас избавим от этой проблемы. Но не могли бы пилоты сами к нам выйти? В один аэроплан поместится взвод, сейчас мы их распределим, а у вас уже потом поговорим. Командирам взводов будет тоже интересно с ними пообщаться.
— Хорошо. Сейчас они придут.
«Могли бы и сами догадаться», — раздраженно подумал Мазуров.
Он проводил Страхова взглядом. Похоже, тот расстроился. Но отношения с подполковником не заладились сразу же. Да и Мазурову надоело ощущение, что абсолютно все принимают его здесь холодно, совсем не так, как это было на Западном фронте, будто они делают не одно и то же дело, а каждый занят собственным и на других ему абсолютно наплевать.
Мазуров посмотрел на часы. До вылета оставалось еще почти три часа, в течение которых его люди будут без дела сидеть в темных, похожих на огромные склепы трюмах аэропланов и слушать, как бьются капли дождя о фанеру, точно это гвозди вбивают в крышки гробов, в которых их похоронят. Нет ничего отвратительнее такого времяпровождения, но он не знал, чем их занять.
«Быстрее бы вылет, быстрее бы». Но сколько бы он ни просил стрелки часов крутиться побыстрее, ничего ведь не произойдет.
— Командиры взводов, ко мне! — крикнул Мазуров, вернувшись к штурмовикам. — Господа, сейчас придут пилоты, — продолжил он, когда к нему подошли подчиненные.
Техники уже расправились с маскировочными сетками, свалили их в кучу возле аэропланов, а сами, выполнив порученное им задание, отправились в землянки греться, бросив штурмовиков на произвол судьбы. Ничего уже не мешало штурмовикам занять свои места в трюмах, но они медлили, предпочитая оставаться под дождем. Мазуров их превосходно понимал и пока не торопил. Его скверное настроение передалось и командирам взводов. Они молчали, переминаясь с ноги на ногу, а лица их были каменными, лишенными эмоций, точно у приговоренных, и это совсем не нравилось Мазурову, но ему было гораздо легче, ведь он уже не один раз участвовал в штурмовых операциях, а для всех его людей это задание было первым.
Имен пилотов он не запомнил. Да и не пытался этого сделать. Зачем? Все равно он этих людей, скорее всего, больше не увидит, а захламлять голову лишней информацией не стоит, потому что тогда в ней не останется совсем места для чего-то нужного.
Они обменялись несколькими незначительными фразами. Потом пили чай в штабе, но недолго, чтобы оставшиеся в аэропланах штурмовики совсем не заскучали в одиночестве. Разговор не клеился. Все это чувствовали, но исправить положение и рассказать что-нибудь веселое так никто и не удосужился. Пилоты вряд ли отнесли это за счет того, что штурмовики предпочитали держаться особняком, как представители особой касты, наподобие подводников, а впрочем, может, так и было, ведь, судя по их заданию, они принадлежали к касте смертников, и в этом надо искать причину их молчаливости.
Время шло слишком медленно, но и оно когда-нибудь заканчивается.
Уже во время полета штурмовики надели железные каски, обтянутые защитного цвета тканью, наколенники и налокотники, став похожими на некое подобие рыцарей, у которых денег хватило только на самые незначительные и дешевые доспехи. При посадке все равно синяков набьешь, потому что ветер не хочет отпускать парашют, все дует и дует в него, не понимая, что это никакой не парус, и тащит следом за собой бедного, похожего на марионетку, человека. Мазуров предложил использовать защиту после того, как разбил себе коленки, а потом несколько дней ходил, прихрамывая, радуясь тому, что хоть ноги не сломал. Но, садясь на бетонные укрепления, так легко не отделаешься, даже с защитой.
— От винта, — послышалось за бортом.
— Есть от винта, бог в помощь.
«Только на него нам и приходится уповать», — подумал Мазуров.
Двигатели вспенили воздух, надсадно загудели, толкнули перегруженный аэроплан вперед, постепенно разгоняя его.
Аэроплан развернулся против ветра и все бежал и бежал по взлетной полосе, не желая с ней расставаться и отрываться от земли, и казалось, что он так и доберется до форта «Марии Магдалены» по поверхности.
Пилот предупредил, что над аэродромом турбулентные потоки. Большинство штурмовиков не поняли, к чему он это сказал, и только когда аэроплан основательно затрясло, а они вцепились руками в лавку, то догадались, что слово это плохое и впредь можно использовать его как ругательство, если выговоришь, конечно.
Этот ветер еще наделает кучу бед, когда начнет играть людьми, как игрушками. Хуже всего придется тем, кого отнесет к реке. Вооруженные до зубов, они пойдут сразу же ко дну.
Все стыки в фанерных щитах аэроплана трещали, готовые развалиться, а Мазуров физически ощущал, как в эти секунды пилот давит и давит на рычаг, сжимая от напряжения челюсти, пытаясь поднять аэроплан. По лицу его текут капельки пота, а рука под перчаткой побелела.
Аэроплан провалился в воздушную яму практически сразу же, чуть вновь не задев колесами землю. От такой встречи его колесные стойки могли превратиться в труху, но каким-то чудом он избежал этого.
Мазуров видел, как проплывают мимо темные силуэты других аэропланов, тоже уже пришедших в движение, а когда они исчезли, то ему захотелось посмотреть назад, чтобы увидеть, как они пристраиваются в кильватере.
Они выстраивались ромбом, «свиньей» — так наступали когда-то псы-рыцари, медленно и лениво наплывая с боков, но такое впечатление создавалось оттого, что и аэроплан Мазурова уже набрал приличную скорость. Через несколько минут их замкнули в кольцо истребители — совсем маленькие на фоне грузовых монстров, точно муравьи, решившие отчего-то, что они смогут защитить слона, если на него кто-то нападет. Скрещенные кости и черепа, украшавшие их фюзеляжи, заглядывали в иллюминатор транспорта. Аэроплан Страхова легко узнавался по бубновым тузам на бортах.
