На следующую ночь ему приснился отец Алексей. Приемный отец укоризненно посмотрел на него и покачал головой, словно осуждая. И Эрих знал, за что. Бог учил прощать людям их прегрешения, но разве мог он простить бедняге, болтавшемуся на виселице, смерть близкого ему человека?.. Наверное, мог. Но не хотел. И дело было не только в том, что этот человек послужил причиной гибели приемных отца и матери. Он был коммунистом, а Эрих лютой ненавистью ненавидел таких людей, считая, что они несут Зло. Они отняли у него не только приемных отца и мать. В тридцать седьмом году расстреляли, как врага народа и Сергея Ивановича Теленина, занимавшего в то время крупный пост в штабе Московского округа. Комбригу припомнили все: и брата, «пособника кулаков», и общение с немецкими военными в конце двадцатых — начале тридцатых годов. В обвинительном акте значилось — шпионаж в пользу Германии. Но пострадал не только Сергей Иванович. Его семья тоже была арестована и сослана в лагеря.
Это ему рассказал родной отец, перед войной работавший помощником военного атташе Германии при посольстве в Москве. Они с Телениным в свое время довольно-таки тесно контактировали, и, прибыв в Москву с совсем не дипломатической миссией, Рудольф фон Шредер решил восстановить старые связи. Но к тому времени комбриг Теленин был давно уже мертв…
Эрих всегда интересовался тем, что происходило и происходит в Советском Союзе. Он регулярно просматривал прессу, по долгу службы беседовал с эмигрантами. То, что ему рассказывали эти люди, ужасало его. Большевизм представлялся ему этаким сосредоточием Зла, которое не имело права на жизнь. К сожалению, он начисто забыл о том, что у медали всегда две стороны. Он судил по тому, что ему рассказывали люди, которые покинули Советский Союз не из-за хорошей жизни. Тому, что узнал, он не мог противопоставить ничего хорошего, кроме мощного экономического роста в стране. Но и это Эрих считал лишь следствием существования той страшной машины управления людьми, созданной большевиками.
Первые сомнения в правильности его взглядов возникли с началом войны. До войны Эриху казалось, что едва немецкие войска войдут на территорию Советского Союза, как тоталитарный режим Сталина рухнет. Он думал, что люди с радостью начнут сдавать ненавистных им комиссаров и партийных функционеров, города и села, будут приветствовать их, как долгожданных освободителей. И так думал не он один. Однако все вышло по-другому…
Упорное, фанатичное сопротивление советского народа и поражение под Москвой заставили его задуматься. Проанализировав свои начавшие уже блекнуть под грузом времени детские впечатления от жизни среди русских, он понял, что их поход на Восток был воспринят этими людьми совсем не как освободительный, а как захватнический. Впоследствии, общаясь с военнопленными в концлагерях, до него окончательно дошло, что советский народ действительно верил в правильность того, что делал их вождь и его окружение. Это настолько поразило его, что Эрих долго не мог придти в себя от этого открытия. И тогда он понял, что эту войну Германии не выиграть.
Нет, конечно же, не все поголовно поддерживали власть большевиков. Находились и откровенные враги, надеявшиеся на штыках немецкой армии установить свой строй. Это были люди, в основном, из «бывших», а также разнообразные националисты, уголовники и просто жаждущие власти подонки, которые при Советской власти не могли реализовать себя. Но таких было очень мало по сравнению со всем населением страны, и сделать что-либо серьезное они не могли. Они могли оказать хорошую услугу, как разведчики и диверсанты. Они могли вести разлагающие умы разговоры, пытаясь раскачать устои советского общества, и даже привлечь на свою сторону немногочисленных сторонников, в основном, таких же, как они сами. Но эти люди были всего лишь ступенькой к достижению намеченной цели, и ничем более.
Эрих был реалистом и не питал иллюзий по поводу захвата Германией Советского Союза. Он хорошо помнил слова фюрера о расширении жизненного пространства на восток для арийской расы. Сам по себе он не был националистом, но идею похода против Советского Союза поддерживал полностью и безоговорочно, считая, что только они могут уничтожить сталинский режим. Правда, в отличие от многих военных и политических деятелей Третьего рейха, считал, что справиться с такой большой страной будет не так уж и легко. Советский Союз обладал огромным военным и экономическим потенциалом. Конечно, массовые чистки ослабили Красную Армию, и в первые месяцы войны могло показаться, что были правы те, кто рассчитывал покончить с русскими за летнюю кампанию. Но он-то прекрасно знал, что сделать быстро это не получится. И оказался прав…
Следующий удар по его надеждам нанесла встреча с фюрером. Вождь немецкой нации тогда вручил ему Рыцарский Крест за проведение одной успешной операции. Впервые Эрих видел Гитлера так близко от себя. И фюрер не произвел на него должного впечатления. Еще больше его удивляла реакция на Гитлера тех, кто находился в этот момент рядом. Их лица пылали фанатизмом, они громко кричали «Хайль Гитлер!» и «Зиг Хайль!». Впрочем, надо было отдать должное Гитлеру: толпу он умел заражать своей истерией. К тому же большинство немцев все еще верили ему, даже после поражений под Москвой и Сталинградом. Ох уж эта немецкая нация! Практичные, аккуратные, глубоко цивилизованные люди, они всегда верили в то, что их раса превосходит другие. Гитлер всего лишь воспользовался этим, и весьма умело…
Именно в тот момент, когда фюрер пожимал его руку, вручая награду, у него впервые возникло предчувствие, что этот человек очень плохо кончит, а вместе с ним — и вся нация. Но всю катастрофичность положения Эрих понял лишь тогда, когда после выписки попал в школу абвера. По долгу службы ему пришлось ездить в концлагеря, в которых он отбирал для школы будущих диверсантов и разведчиков из числа советских военнопленных в рамках операции «Цеппелин». До этого он воспринимал эти места, как необходимую меру, не представляя себе истинного положения вещей. Но, увидев собственными глазами, как уничтожаются те, кто не принадлежал к великой арийской расе, пообщавшись с эсэсовцами, «работавшими» в лагерях, Эрих ужаснулся. Обратив все силы на борьбу с коммунизмом, он не обращал внимания на то, что творится в его стране. Борясь с одним злом, Эрих помогал развернуться другому, более страшному и зловещему…
От этих мыслей и постоянных угрызений совести он смертельно устал. Эрих был достаточно умен, чтобы ни с кем не делиться своими размышлениями, ибо в новой Германии и у стен были уши. Ему совсем не хотелось познакомиться поближе с ведомством группенфюрера СС Мюллера. То, что все это приходилось держать в себе, ужасно выматывало нервы. И хотя он по-прежнему добросовестно выполнял свои обязанности, у него уже не было той энергии, с которой он начинал эту войну. И даже чувствуя, что в школе среди курсантов есть русский агент, Эрих не пытался его выявить, хотя и мог бы…
В последнее время он почти каждую ночь видел отца Алексея в своих снах. Священник укоризненно смотрел на него и пытался что-то сказать, но Эрих не слышал его. Видел лишь, как тот шевелит губами. Что хотел ему сказать приемный отец? Может, упрекнуть в том, что стал на службу Злу вопреки его завещанию. Может, предупредить о чем… Эрих чувствовал, что скоро наступит развязка, которая положит конец его духовным мучениям. И это было связано с заданием, которое он принял, как избавление от того кошмара, в котором ему приходилось жить последнее время. Последним заданием, потому что частое появление покойника во сне по русским верованиям предвещало скорую беду…
— Господин майор, уже рассвело, — прервал череду его воспоминаний Головин. — Нам пора двигать дальше.
— Пойдем, — с готовностью отозвался он, вставая с земли и поправляя гимнастерку.
— Ну что, младший лейтенант, пора двигать? Уже рассвело.
Свинцов, погруженный в невеселые раздумья, не заметил приближения Дворянкина и вздрогнул от неожиданности. Лейтенант был прав: короткая ночь уже закончилась, солнце встало, и было достаточно светло, чтобы продолжить преследование.
— Поднимай людей, сейчас выступаем, — сказал Свинцов, вставая с пенька, на котором сидел, глядя в сторону леса. — Кого-то надо оставить здесь, чтобы дождался смершевцев и показал им, куда идти. А я пока поищу следы.
Дворянкин ушел, а он стал осматривать землю в районе выхода из подземного хода. Сначала Свинцов ничего не нашел, они сами все затоптали, когда полезли в этот ход, чтобы проникнуть в дом. Ему пришлось углубиться дальше в лес, и тут он нашел, что искал, — следы ползших по земле людей. Нашел он и то место, где они встали на ноги. Удовлетворенно кивнув, Свинцов вернулся к сторожке.
Перед домом выстроились двенадцать человек из взвода лейтенанта Дворянкина. Это было все, что имелось у них на данный момент в наличии. С болот, которыми кишела эта местность, полз плотный туман, оседая капельками влаги на одеждах.
