С ним были согласны все мальчишки.
Вовка и Петька, или кадеты-псы Вольф и Петер, как обзывал их Франц, на дух не переносивший славянские имена, считались на «Псарне» лучшими. Вовка уже давно перестал дерзить воспитателям, убедившись в бесплодности таких попыток. Да и все время увеличивающиеся нагрузки не оставляли времени и сил на дерзости. Но самой не любимой повинностью был для кадетов наряд на кухню. Ведь именно там мальчишкам приходилось резать ту многочисленную живность, которая попадала на их стол. Куриный супчик — руби головы петухам, мясной гуляш — режь горло теленку. И попробуй только откажись — в лучшем случае карцер, в худшем — прогонят сквозь строй, свои же собратья кадеты исполосуют спину шомполами. Поэтому поначалу закрывали мальчишки глаза и рубили петухам головы… Ничего, люди ко всему привыкают, привыкли и они. Год пролетел, словно его и не было. Отметить годовщину «Псарни» Роберт Франц решил своеобразно: выписал с Дальнего Востока, где отчаянно сопротивлялся вторжению Вермахта коммунистический Китай, эшелон военнопленных.
«Хватит пацанам стрелять по картонным мишеням и устраивать показательные бои друг с другом, — решил старший мастер-наставник, — пора натаскивать Псов на настоящую «дичь»!»
— Итак, — торжественно вещал Франц, стоя перед строем подтянутых кадетов, ничем не напоминающих прошлогоднюю толпу малолетних оборванцев, — сегодня мы празднуем годовщину вашей службы на благо Рейху! Вы все доказали, что являетесь настоящими мужчинами! От лица командования благодарю вас за службу!
— Зиг Хайль! Зиг Хайль! Зиг Хайль! — троекратно прокричали ломающимися голосами подростки, выбросив вперед руку в едином заученном жесте.
— Сегодня вас ждет первое боевое крещение, — огорошил кадетов старший мастер-наставник.
По его сигналу на плац перед строем выгнали троих измученных китайцев.
— Эти желтые обезьяны недостойны дышать с нами одним воздухом! — заявил Роберт. — Они должны быть уничтожены! Кадет Путилофф — шаг вперед!
Вольф, терзаясь смутными догадками, вышел из строя.
— Держи, кадет! — старший мастер-наставник расстегнул кобуру и протянул тяжелый «Вальтер» Вольфу, предварительно сняв пистолет с предохранителя. — Убей эту макаку! — приказал он воспитаннику.
Вольф зажал рифленую рукоять нагана во вспотевших ладонях так, что побелели костяшки пальцев.
— Смелее, курсант! — произнес Франц сквозь сжатые зубы. — Это же тупая скотина, умеющая только жрать и плодиться со скоростью саранчи! Стреляй!
Пистолет ходил ходуном в вытянутой руке Вольфа. Лоб покрылся испариной. Тяжелые капли пота сбегали по кончику носа и капали на серый пыльный асфальт.
— Не… могу… — выдохнул мальчишка, обессилено опуская пистолет.
— Вот, значит, как? — удивленно приподнял одну бровь старший мастер-наставник. — Дай сюда пистолет! — жестко потребовал он. — Тебе надоело жить?
— Нет, — опустив голову, бормотал Вольф, изо всех сил стараясь не расплакаться.
— Тогда в чем дело?
— Я… не могу… человека…
— А ведь эта образина тебя не пожалеет! Слышь, ты, китаеза, — обратился Франц к военнопленному, — по-русски, или по-немецки понимаешь?
— По-русски мала понимаю, — затряс головой китаец.
— Жить хочешь?
— Оченя хочица? — раскосые глазки азиата алчно сверкнули.
— Если убьешь сопляка — будешь жить! — громко, чтобы его слышали все, объявил Франц. — Дайте ему оружие!
Один из охранников сунул в грязные руки китайца тупорылый наган. Азиат нервно облизнул узкие губы и, быстро вскинув руку, выстрелил. Два выстрела слились в один — никто не заметил, когда успел нажать на курок Роберт Франц. Зато все хорошо заметили, когда во лбу китайца появилась аккуратное красное отверстие. Азиат мешком рухнул на землю. Подскочивший охранник выдернул из сведенных судорогой пальцев пистолет. Но выстрел китайца так же достиг цели — Вольф, стоя на коленях, зажимал рукой окровавленный бок.
— Почему… вы… не сдержали слова? — шипя от боли, спросил Путилофф.
— Давать слово обезьяне — людей смешить, — просто ответил старший мастер наставник. — Встать, Пес!
Вольф с трудом поднялся с колен. Старший мастер-наставник вновь протягивал ему рифленую рукоять пистолета. Место убитого китайца занял другой его соотечественник. Больше Вольф не раздумывал над тем, хорошо или плохо он поступает… Есть приказ — и он должен быть выполнен любой ценой!
* * *
— Нас учили выживать в любых условия: вывозили в тайгу, сельву и пустыни, бросали там без оружия, пищи и воды. Те, кто выжил, служили дальше. Нас учили убивать без раздумий и сопливых сантиментов. Через пару-тройку лет для меня убить человека, было все равно, что высморкаться. В первых боях подразделения Псов показали себя профессионалами высшего класса…
Еще долго Вольф рассказывал старику о том, как и зачем он появился в его мире. Выговорившись, наконец, Пес замолчал. Молчал и старик, изредка попыхивая самокруткой.
— Штрудель откроет врата через три дня! Если пойдешь со мной, все увидишь своими глазами!
— Вот, значит, как, — наконец произнес он. — Каких только баек я не слышал…
Вольф молча расстегнул пуговицы рубашки и скинул её с плеч.
— Видел? — спросил он Степаныча, показывая татуировку на предплечье.
— Видел, — ответил старик, — когда ты у меня на печи без сознания валялся.
— Это знак моего подразделения. Я — Пес! Бригаденфюрер…
— Ого! — поразился Степаныч. — Солидный чин, генеральский! Значит, тебе есть, что терять в том мире?
— Не забывай, Степаныч, я — унтерменши, ублюдок, недочеловек, низшая раса! Мой генеральский чин для истинного арийца — не дороже плевка! Правда… награда за выполнение задания очень велика! Но она не радует меня… Не хочется, чтобы немцы испоганили и этот мир!
— Не знаю, Володька, почему, но я тебе верю! Не такой ты мужик, чтобы старика сказками кормить! Значит, в твоем мире фрицы правят? И Гитлер живой?
— Адольф Гитлер умер в шестьдесят пятом году, его тело было предано огню, а прах и по сей день храниться в специально выстроенном для этого городе-храме «Адольфгроссефюрер». Сейчас фюрер Тысячелетнего Рейха Карл Лепке.
— Так почему же вы не сопротивляетесь? Или вам нравиться быть рабами немцев!
— Всякое сопротивление давно сломлено! — пояснил Вольф. — Я сам приложил к этому руку! Немцы занимаются подрастающим поколением унтерменшей, им с детства закладываются понятия высшей и низшей расы! Поверь, у них нет ни единого шанса!
— Значит, эти сволочи и до нас хотят добраться! — подытожил старик.
— Да, — подтвердил Вольф. — Я собирал сведения! И если я передам их фюреру, через несколько дней, а может быть через несколько лет в ваш мир хлынут непобедимые войска Третьего Рейха.
— А если не передашь? — хитро прищурился егерь.
— Тогда они пошлют следующего диверсанта!
— А если и он не вернется?
— Тогда, скорее всего, пошлют на разведку штурмовую группу…
— За языком, — продолжил мысль Вольфа старик. — А если не вернется и она?
— Для открытия врат нужно очень много энергии! Возможно, если результаты будут нулевыми, фюрер свернет свой проект!
— То-то! — расплылся в улыбке Степаныч. — Ну а мы со своей стороны им поможем, чтобы результат остался нулевым! Ну что, боец Путилов, отстоим Родину-Матушку еще разок?
— Отстоим! — серьезно ответил Вольф. — Может быть, тогда у меня с души свалиться камень, мешающий мне свободно дышать с самого детства.
— Пойдем спать, сынок, — бросив папироску в тлеющие угли, сказал егерь, — нам с тобой нужно еще приготовить фрицам достойную встречу.
На следующий день, решив не откладывать столь важное дело в долгий ящик, Вольф со Степанычем отправились к приметному дубу.
— Вот здесь это и произошло, — побродив немного по поляне, определил место перехода Путилов.
— Угу, — кивнул дед, вбивая в землю колышек. — Сам-то что об этом думаешь?
Вольф, прищурив глаза, осмотрелся:
— Заминировать бы эту полянку… Чтобы ни одна живая душа…
— Хм, — старик потер заросший седой щетиной подбородок, — правильно мыслишь. Вот только…
— Что? Взрывчатку достать тяжело?
— Да нет, — отмахнулся егерь, — с энтим-то как раз проблем нет. Есть у меня охотничек-рыболов один, любитель… Начальник склада боеприпасов, между прочим… Я не о том. Как бы на наших минах посторонний кто не подорвался! Хотя, место здесь глухое — чужие без меня не шастают. Ну, а ежели браконьеришки забредут — туда им и дорога. Мерзопакостный народец — не жалко. Только взрывчатку придется сюда на своем горбу таскать. По тайге и на вездеходе не проедешь…
— Ничего, я покрепче любого вездехода буду, — обнадежил старика Пес.
— Там, где машина не пройдет, — подмигнув Вольфу, запел старик, — и бронепоезд не промчится, солдат на пузе проползет, и ничего с ним не случится!
