И все же б?льшую часть дня и все ночи Вагнер оставался в полном одиночестве. Бессилие помочь учителю навеяло воспоминания о долгом пути пешком до Виттенберга, проделанном много лет назад; как он спал в амбарах, если ему разрешали, а если нет - в стогах стена или просто закутавшись в свой плащ, если других вариантов не было; вспоминал, как грыз черствый хлеб и ел разные дикие плоды и травы, попадавшиеся ему во время пути (но он, деревенский парень, достаточно хорошо знал лес и без особого труда переносил тяготы путешествия), и пил только проточную воду из ручьев, ибо мать часто предупреждала его, что застоявшаяся вода может вызвать столбняк.
Для молодого человека это была страшная и изнуряющая пора. Теперь ему с трудом верилось в то, что тяга к знанию подвигла его пуститься в дорогу. Ибо до той поры он ни разу не покидал родной Крузендорф. Однако он почувствовал непреодолимое стремление учиться в Латинской школе и занимался столь прилежно, что при порядочной помощи учителя Паумгартнера сумел выпросить у отца обещание, что когда-нибудь, когда настанет время, тот изыщет денег, чтобы послать Вагнера в университет.
Не потому ли после кончины родителей, когда его забрала к себе тетушка Шеурл, он при первой же возможности обратил свое лицо в сторону ближайшего университетского города? У Вагнера не было ни дома, ни имущества; не было и денег, чтобы поступить в ученики к какого-нибудь торговцу, и при том он был слишком молод и неопытен, чтобы наняться в услужение. Единственным его достоянием была страстная любовь к знаниям… и не менее страстное желание прочитать оды Пиндара, о которых он очень много слышал, но ни разу не видел.
Итак, Вагнер с пустым желудком двинулся по улицам Виттенберга, удивляясь и восхищаясь всем, что встречалось на пути, изумляясь тому, как высоки тут дома - некоторые были пятиэтажными! - и как широки вымощенные булыжником улицы. Он намеревался упасть на колени перед первым же ученым мужем, коего повстречает, и слезно проситься к нему в ученики в обмен на безропотное услужение. Но Вагнер настолько ослаб из-за перенесенных лишений, что попросту рухнул ничком в пыль.
К его бесконечной радости, на ноги его поднял ученый Фауст.
Фауст, изумленный и озадаченный, отвел голодающего в харчевню, принес ему тарелку сосисок и кружку пива и с пристрастием подверг испытанию его знание латинских глаголов, а затем проверил и осведомленность Вагнера в началах греческого.
- Недурно для провинциала, - наконец заключил он, и дело было окончательно решено.
Вагнер ничего не мог поделать с этими воспоминаниями и, снедаемый чувством вины, беспокоился, что станется с ним, если его благодетель умрет.
- Позови врача, - приказал брат Иосафат в свой второй приход.
Сердце Вагнера подпрыгнуло в груди.
- Неужели вы распознали болезнь? Она излечима? Вы и представления не имеете, сколь отрадно это слышать! Я уже потерял надежду, что он когда-нибудь вновь обретет разум.
- Для фотонов одинаковой энергии, - бормотал Фауст, - мощность выделяемой энергии при прохождении потока фотонов в интересующей нас точке пропорциональна коэффициенту поглощения…
- Послушайте этого человека! Он умирает и бредит. Доктора спасти его уже не в силах. Но они способны своими лекарствами и процедурами достаточно продлить ему жизнь, чтобы он исповедовался и причастился. - Гневный взгляд монаха остановился на множестве научных и учебных экспонатов на стенах, где в числе прочего висела лютня и выгравированное на стальной пластине изображение носорога. Но он нигде не заметил распятия. - Неужели ты не чувствуешь демонов, собравшихся вокруг твоего учителя и жаждущих утащить его в клоаку ада? Фауст растратил свою жизнь, занимаясь бесполезной грамматикой и языческими письменами! Но Господь всемилостив. В миг покаяния и истинного раскаяния душа грешника может ускользнуть от цепких когтей демонов и свободно воспарить к небесам.
Брат пришел от собственной речи в такое возбуждение, что, когда замолчал, тяжело дышал, как собака. Его руки и челюсти сжались так крепко, что на лбу вздулись вены. От этого его обещание христианского искупления звучало угрожающе.
- Излучательная способность нагретого тела характеризуется отношением его излучения в выбранном направлении к излучению в том же направлении черного тела той же температуры…
- Он презирает докторов! - ужаснувшись, вскричал Вагнер. - Много раз я сам слышал, как он говорил…
- В твоих силах помочь ему почить в вечной жизни Бога-Отца, - прорычал брат Иосафат, - или обречь его на пребывание в бесконечной ночи проклятия. Подумай хорошенько - а еще поразмысли о благоденствии своей души!
- Сударь, вы судите моего учителя чересчур сурово. Уверен, что он не сделал ничего, что могло бы вызвать недовольство Создателя.
- Изометрический переход метастабильного нуклида - это преобразование в другой нуклид того же элемента с испусканием при этом гамма-лучей.
- Это - азбука самого дьявола! - вскричал монах и в ярости топнул ногой. - Я больше не намерен это слушать!
И вышел.
Вот так случилось, что Вагнер, терзаясь чувством вины и тревогой, исследовал шкафчики и прочее имущество Фауста до тех пор, пока не обнаружил небольшое количество монет, отложенных для трат до следующего семестра, и изъял оттуда достаточно, чтобы заплатить врачу. Затем, по совету фрау Виртен, хозяйки дома, он послал за доктором Шнобелем.
Доктор Шнобель славился выдающимся чутьем, огромным и весьма чувствительным органом обоняния, посредством которого он почти мгновенно распознавал недуги и определял самые незначительные изменения в течении недомогания, а также безошибочно предсказывал близкую кончину больного. Он вошел в комнату стремительно и внезапно, настежь распахнув дверь, словно пациенту грозила страшная опасность и невозможно было терять время на такие мелочи, как закрывание за собой дверей. Он уселся рядом с кроватью больного так резко, что Вагнер едва успел принести и подсунуть под докторский зад табуретку.
Фрау Виртен, женщина простая, да к тому же очень низкого роста, оказалась ярой поклонницей фантастических и романтических историй о демонах и убийцах и, сверх того, всяких медицинских откровений. Она появилась в дверном проеме, взлетев по лестнице сразу за доктором, словно кусок бумаги, занесенный порывом воздуха от его движения. Взволнованно сжав губы, она на цыпочках вошла в комнату больного.
Доктор низко склонился над Фаустом, поводя носом над каждым сантиметром тела ученого. Изящным белым пальцем он постучал по лбу пациента и, поднеся палец к ноздрям, закрыл глаза с розовыми прожилками и шумно вдохнул воздух. Эффектным жестом он извлек крошечный белый носовой платок, чтобы вытереть палец, и приподнял краешек довольно скверно выстиранной ночной рубашки, чтобы тщательно обнюхать все под ней.
Спустя некоторое время он обратился к обоим звучным уверенным голосом:
- Мой дорогой наставник доктор Гейер, ныне почивший - да упокоится его душа в мире, - не только обнюхивал выделения своего пациента, но и… вы не поверите - пробовал их на вкус , а знаете почему? Чтобы произвести впечатление на клиента, видите ли. Больной князь (или купец - да все равно кто!) думал: «Вот на какие крайности он пускается ради моего блага!» И решал заплатить за свое выздоровление исключительно щедро. Ибо в те дни гонорар доктора зависел от выздоровления больного.
Что ж, в некотором роде это были примитивные времена. Теперь же мы справляемся с такими вопросами более цивилизованным способом и, выздоровеет пациент или нет, требуем плату, положенную за свою работу. - Он замолчал и многозначительно уставился сквозь очки на Вагнера: - Шутка, мой славный юный друг!
Вагнер покраснел. Но смех фрау Виртен, заполнивший комнату, был добродушный и одобрительный. Она протиснулась вперед и ткнула в лежащего без сознания ученого костлявым пальцем.
- Выходит, он умрет?
Последовала спокойная улыбка, которая плавно перешла в печаль, а затем доктор поднялся и тяжело вздохнул:
- Не стану лгать, - промолвил доктор Шнобель. - Сепсиса нету, и потому надежда есть. Кроме того, нет гнойничков, язв или жидкостных выделений. Будь магистр Фауст торговцем, монахом или даже придворным, я бы сказал: «Оставьте его в покое! Пусть спит, а природа сделает свое дело». Но ваш жилец, увы, человек образованный и, как следствие, одарен богатым воображением и способностями, а это заставляет его, терзаясь умозрительными химерами, ужасающими видениями, вести себя бунтарски, не так, как все. Я же фактически тружусь над систематикой таких отклонений, желая свести их в инструкцию и напечатать буклет (мне следует заказать еще ксилографии; расходы будут ужасающе чрезмерны, однако они необходимы, если я хочу донести свою книгу до масс), содержащий описания мрачных и знаменитых болезней рассудка, - и все это под общим названием « Безумие ученых ». - Он смотрел все более мечтательно. - Какое же название дать недугу Фауста? «Безумие от магии» или, быть может, «безумие от алхимии»?
