Первым результатом напряженной двухнедельной работы на новом месте стал так называемый "СР - А(1)", первый представитель группы так называемых "кристаллитов", - твердого топлива, объединявшего в себе признаки и достоинства смесевых и однокомпонентных порохов. "СР" - в данном случае обозначало "стереорегулярный". Готовая шашка состояла из "геометрически", не через химическую связь, а просто-напросто на манер звеньев цепи сцепленных молекул одного циклопарафина, внутри колец которого находились в необходимом количестве атомы алюминия, а в промежутках - в строгом порядке располагался нитрат. Из-за такого своего строения вещество было прозрачным, как хрусталь, и таким же тяжелым и твердым. На первом же испытании образец, будучи подожженным, дал весь расчетный объем газа, сгорев без остатка. Весь. Но только сразу. Прозрачная субстанция с резким, сухим, звонким грохотом исчезла в мгновенной, ослепительной, как солнце, вспышке. Это - ничего, это - бывает, эта проблема обычно решается добавлением определенных веществ, замедляющих горение, флегматизаторов, но в данном случае эта испытанная мера ничего не дала. Режущий блеск, короткий грохот, облако белого дыма, состоящего из молекулярной пыли окиси трехвалентного алюминия и - никаких следов. Эксперты пожимали плечами, а Витя Мохов сказал:
- Дак он же прозрачный…
Гельветов, услыхав эти слова, чуть не задохнулся от досады на собственную недогадливость, а в результате еще через неделю был испытан "СР - Н", непрозрачный, как это явствовало из названия, и сразу же давший прекрасные результаты. Потом его довольно быстро довели. Очевидно, этот класс был бы запущен в производство, но Гельветову в тот переломный момент его биографии было недостаточно хорошего или даже отличного результата, если это был просто отличный результат. Нужно было - далеко за пределами того, что вообще считалось возможным. Попросту - невозможное без его участия. Именно так возник "СР - Р", то, что впоследствии, при серийном выпуске получило знаменитое имя "ТТФА - 1/4", что обозначало: "твердое топливо фотоанизатропное, первое в своем роде и четвертое по общему счету образцов", - или попросту "рефлектит". Изюминка тут заключалась в том, что при чрезвычайно высокой температуре горения и, соответственно, высоченной скорости истекающих газов, истечение это были до некоторой степени упорядоченным. Мало того, что это еще увеличивало скорость истечения. Благодаря ФА-эффекту гораздо меньше нагревались стенки. А значит, - их можно было сделать куда тоньше и легче, а значит - и еще возрастала дальность и полезная нагрузка предполагаемых изделий. Но самое главное, - монолитные изделия не взрывались НИ ПРИ КАКОЙ их собственной массе. Для него перестал существовать порог критической массы/объема. Автор при этом прекрасно отдавал себе отчет, что сама по себе идея, - сформировать структуру таким образом, чтобы границы раздела всех "периодов" псевдокристаллической решетки сделать подобными зеркалу, - сама по себе была выдающимся хамством. То, что у него прямо сразу получилась и работающая структура столь сложного изделия, и надежная технология его получения, - было делом чистого везения. Он технологически и методически не дорос до такого уровня. Гарантий, что в следующий раз нечто подобное пройдет - не было. Безумство храбрых, то самое научно-техническое хамство, которое вопреки Финнегану кое-когда вполне даже проходит, а потом умудренные потомки смотрят на то, на чем ездили, плавали, взлетали основоположники, из чего они стреляли, что запускали и чем заряжали, - и волосы встают у них, как иглы дикобраза, стойким дыбом.
На запуск изделия, заправленного этим самым ТТФА, его, разумеется, не допустили, - из соображений грифа секретности, и в тот раз он не увидал страшного, яростного пламени, дикого потока, водопада тепла и света, отброшенного его "молекулярными зеркалами", ослепительного газа, разогнанного до небывалой дотоле скорости. Не видел, как ушел в небо прототип знаменитой впоследствии "сорокопятки". Вообще-то - плевать, но был в этом самом недопуске тот самый вызывающий, непреодолимый, непобедимый именно в силу своей тупости идиотизм, который временами - смешил его, но куда чаще - злил. К этому моменту у него появилось любимое развлечение: он ловил начальника "РО-4", того самого, который самым первым догадался применить к нему эту мудрую инструкцию, становился рядом, закуривал "приму" и, щуря правый глаз на манер незабвенного Чангурова, начинал рассказывать ему байки о прихотливых путях Режима. Фокус был в том, чтобы поймать товарища Сорокина в положении, при котором тот не мог бы немедленно послать его, сославшись на крайнюю занятость, выполнение государственной миссии, либо же на усталость, но при этом не мог бы и немедленно удрать. Подходящий момент наступал, к примеру, когда тот доедал в столовой суп, а ко второму еще и не думал приступать.
- А вот еще случай… Послушайте, Николай Трофимович, вам понравится… Я сам-то всю жизнь на Авиазаводской живу, так там кругом одни авиастроители живут, - на улице, где я живу, в моем доме… На лестничной площадке - так все три соседа со сборки. Да… А еще у нас там одна такая тетя Клава живет, санитаркой в медсанчасти работает. Все нормально, пятьдесят четыре года, выглядит на шестьдесят семь, ну, попивает, не без того… Так вот ейной старшей дочке, - из шестого гастронома, зав "бакалеей", тоже все правильно, килограмм на девяносто пять, завивка под бронзовую стружку, вся в золоте, вдруг с чего-то вспонадобилось единоутробную маманю в отпуск на Солнчев Бряг спровадить. Зачем - не знаю, но что не просто так - это точно, - он затянулся, отщелкнул окурок и прикурил третью, - ну, туда-сюда, паспорта-бумажки-визы, вроде бы и там все схвачено, они, из бакалеи, в нашей жизни и вообще, мож сказать, самые главные, - Сорокин, попав под струю этого злокачественного словесного поноса, только моргал нервно, потому что давно уже убедился в полнейшей непредсказуемости Гельветовских подлых баек, - ан тут - хрена! - Он с торжеством поглядел на жертву, словно бы с трудом удержавшись от соответствующего жеста, и ожидая что товарищ Сорокин всецело разделит его восторг перед этаким обломом, что постиг ненавистных торгашей. - Нельзя, говорят, и никак невозможно, поскольку тетя Клава считается работником номерного заводу, и потому автоматически считается невыездною, поскольку по правилам уже само собой является носителем государственной тайны. Я почему знаю, - я эту путевку экстренно перехватил, она не то, что горела, а прямо-таки полыхала ярким пламенем. Я и выехал. И ничего, что я с соседями-пролетариями выпивал, и знаю, где что делают, а где что - не идет, и где начальник цеха - по чуть-чуть, но уже с самого утра. Мне - можно. Это что ж - у наших славных органов такой формализьм в работе? Где ж бдительность-то чекистская? Ну да ладно, заболтался я, так что приятного аппетита, - сказал он, покровительственно похлопав Сорокина, которому уже давно не лез в горло кусок, по плечу, - не буду мешать.
Он твердо знал, что на него будут писать, и на него, понятно, писали, но при этом откуда-то была у него и твердая уверенность, что никаких связанных с этим неприятностей не воспоследует.
Сходный сюжет повторился в недалеком будущем, - Валерий Владимирович Гельветов, узнав об этом только много позже и окольными путями, смеялся, было, до слез, - на основе этой его разработки, - в стр-рашном секрете! - разработали новый тип химического лазера, у которого источник энергии и рабочее тело объединялись в одном твердом теле. Разумеется, изделие получилось сугубо одноразовое, что-то вроде боеприпаса, но в луче, наряду с мощностью, выбрасывало просто, ну о-очень большую энергию.
Потом были уникальные конденсаторы "особо большой мощности", сверхжаростойкое покрытие для неких гиперзвуковых изделий, проект "Гроб Магамета" по созданию бесфрикционных подшипников и опор на основе бездефектных постоянных магнитов особого состава. В соответствии с расчетами получалось, видите ли, что бездефектность увеличит их силу на порядок, и так оно и оказалось. А потом как-то вдруг выяснилось, что за Гельветовым со товарищи остается целый след из технологий, рассредоточенных по различным, разрозненным в силу собственной своей секретности конторам и производствам. И, разумеется, хоть и не вдруг, но нашлась-таки умная голова, усмотревшая в этом непорядок, совершенно нетерпимый в условиях нашего передового планового хозяйства. Дело надо было централизовать, оформить, а исследования - направить, расширить и углубить. С ударением на второе "у". С невероятной, прямо-таки пугающей по сравнению с присущими нам темпами скоростью предсказание сбылось. Сверкнуло, громыхнуло, - и оказался он начальником лаборатории Неравновесных Систем, рядом с ними - два старых сподвижника, в голове - сумбур, а впереди - перспективы головокружительные, но в высшей степени туманные.
- Да нет, - сказал ему ненадежного вида очкастый юноша, которого ему почему-то усиленно рекомендовали в качестве наилучшего специалиста "по всяким подобным штукам", - ничего у вас из этого не выйдет. Лучше даже и не пытайтесь.
